«К концу шестидесятых годов наиболее остро обозначились проблемы армяно-азербайджанских отношений, наряду с проблемами крымских татар, немцев Поволжья и турок-месхетинцев. Сложным оказалось и положение евреев, желающих уехать в Израиль. Руководство страны уходило от решения этих вопросов, что, естественно, вызывало настороженность и остальных этнических групп, а появление агрессивно настроенных экстремистов то в одном, то в другом национальном сообществе порождало новые и новые сложности.
Средоточием острых национальных проблем явился Нагорный Карабах, поэтому с него и начну. Существует мнение, будто события в Нагорном Карабахе назрели лишь в ходе перестройки и, следовательно, причины их кроются в ней самой. Однако все значительно сложнее: причины кроются в очень непростой истории Армении, в том, как складывались отношения армянского народа с соседями. Нагорный Карабах — лишь одно из звеньев в длинной цепи этих отношений, где наиболее остро проявились застарелые, идущие из глубины веков национальные противоречия.
Националистическая партия «Дашнакцутюн» никогда не забывала о «несправедливых» границах и боролась за «Великую Армению», многие ее лидеры, находившиеся за рубежом, активно выступали и против образования Советской Армении, и против местной просоветски настроенной армянской диаспоры, провозглашая лозунг объединения всех армян на землях «Великой Армении», включая и «Западную Армению», находившуюся на территории Турции. Неслучайно дашнаки без конца напоминали о резне 1915 года — этой кровоточащей ране армянского народа, на которую они все время сыпали соль своей ядовитой пропаганды.
Дашнаки упорно возбуждали у армян ненависть к турецкому народу, всячески подогревая националистические настроения. А тем временем в Советской Армении шел поиск сотрудничества — жители республики стремились установить с Турцией добрососедские отношения.
В 1977 году в Москве прогремели три взрыва: на улице 25 Октября (ныне Никольская), в магазине на площади Дзержинского (Лубянка) и в метро между станциями «Измайловский парк» и «Первомайская» — в результате погибло 29 человек. Чем могли быть вызваны эти кошмарные акты? Преступникам было явно безразлично, кого убивать, а ведь политический террор обычно направлен против каких-то конкретных лиц. Версия мести или попытки грабежа тоже отпадала.
Оказалось, все трое (Затикян и его подельники) являлись членами нелегальной националистической партии, ставившей целью борьбу против советского строя, а следовательно, против Москвы. Они решили мстить русским, неважно, кому именно: женщинам, детям, старикам — главное, русским.
Казалось бы, этот случай должен был привлечь внимание партийных и государственных руководителей, побудить искать пути устранения причин, ведущих к межнациональному расколу. Однако никаких действий, кроме работы следственных органов и суда, проходившего в Москве, не последовало. А армянское руководство сделало все, чтобы скрыть от населения республики это кровавое преступление. По указанию Первого секретаря ЦК компартии Армении Демирчяна ни одна газета, выходившая на армянском языке, не опубликовала сообщения о террористическом акте. Документальный фильм о процессе над Затикяном и его сообщниками, снятый во время заседаний Верховного суда, запретили показывать даже партийному активу Армении, его демонстрировали лишь в узком кругу высшего руководства. На экраны фильм так и не вышел, хотя мог принести немалую пользу и помочь в воспитательной работе. Руководство республики мотивировало запрет нежеланием компрометировать армянский народ в глазах русских.
А вскоре в «Известиях» появилось выступление академика А. Д. Сахарова, который протестовал против якобы незаконного ареста армян. Он отказывался верить, что трое террористов могли приехать в Москву для совершения своего злодеяния. Надо было видеть бурное возмущение Демирчяна: как смел Сахаров оглашать фамилии преступников, кто дал разрешение редакции печатать этот материал!
Даже из факта террора никто не хотел делать политических выводов, борьба с террором — это, дескать, сфера деятельности КГБ, на то они и чекисты, чтобы предупреждать подобные акции и не допускать их, а раз уж такое случилось, пусть сами и расхлебывают. Никто не желал вникнуть в существо вопроса и понять — только разъяснительная работа, направленная против дашнакской пропаганды, могла предотвратить беду. Руководители и в центре, и на местах не хотели понять, что на этом дело не кончится. Даже несколько лет спустя, когда националистические тенденции в республике стали нарастать, а дашнаки все активнее насаждали в Армении свою идеологию, местное руководство не давало им должного отпора, и, по-видимому, неслучайно.
Теория исключительности армянской нации внушалась населению республики с малых лет. Например, в учебнике для 7–8 классов средней школы ставился вопрос: в столицах каких государств есть армянские школы, и тут же выяснялось, что в столице СССР такой школы нет, а вот в некоторых зарубежных странах есть. Среди участников организации «Молодая гвардия», боровшейся в годы оккупации с гитлеровцами, в учебнике назывался только Жора Арутюнянц.
Другие имена, даже ее руководителей, не упоминались. Когда шла речь, скажем, о выдающихся советских музыкантах, художниках, деятелях культуры и науки, назывались, как правило, только армянские фамилии. Естественно, в результате дашнакская пропаганда попадала на благотворную почву.
Будучи в Армении, я беседовал по этому поводу с Демирчяном. Наш долгий и трудный разговор ничем не кончился, руководитель компартии Армении упрямо твердил; «Ничего страшного у нас не происходит!» Накануне отъезда я вновь встретился с ним и привел новые факты об активном проникновении дашнаков на территорию республики. Демирчян реагировал несколько по-другому. На очередном пленуме ЦК партии республики призвал коммунистов начать борьбу против дашнакского влияния, однако дальше этой формальной акции дело не пошло, если не считать нескольких публикаций, с трудом увидевших свет. Для жителей Нагорного Карабаха это бездействие обернулось бедой.
Понимая, что в стране, где началась перестройка, неизбежно грядут какие-то перемены, под влиянием националистической пропаганды снова подняли голову экстремистски настроенные элементы. В Армении был создан комитет «Карабах». Это он организовал на центральной площади Еревана миллионный митинг, требовавший присоединения Нагорного Карабаха к Армении.
В двух закавказских республиках обстановка накалялась: в Ереване шли многолюдные собрания, направленные против Азербайджана, в Нагорном Карабахе нарастали экстремистские настроения, в Баку назревала вспышка — народ готов был выступить на защиту азербайджанских интересов. Достаточно было спички, чтобы произошел взрыв. И такой спичкой оказались события в Сумгаите.
В отличие от других городов Азербайджана, где удалось сдержать страсти и не допустить, чтобы люди вышли на улицы, в Сумгаите перед горкомом партии собралось не менее пяти тысяч жителей.
Напряжение достигло кульминации, когда на площади появились азербайджанцы, бежавшие из Кафанского района Армении и рассказавшие о погромах, учиненных армянами в районах, где жили, главным образом, азербайджанцы. Еще больше подлило масла в огонь выступление по армянскому телевидению поэтессы Сильвии Капутикян с рассказом о встрече в Москве с М. С. Горбачевым, а затем пришедшее из Еревана сообщение — о заявлении Главного военного прокурора Советской армии А. Н. Катусева, сказавшего, что ему известно о двух погибших в Азербайджане и, по его сведениям, среди погибших армян нет. Человек умный, волевой и достаточно дипломатичный, Катусев не мог не сделать такого заявления перед разбушевавшейся на ереванской площади толпой.
В Азербайджане заявление Катусева расценили так: раз двое погибших в Аскеранском районе не армяне, значит, там погибли соотечественники. Это вызвало бурную реакцию: разъяренная толпа двинулась в армянские кварталы Сумгаита.
Мне кажется, некоторые известные и уважаемые люди даже не думали о том, как их громкие фразы и публичные высказывания способны привести к таким тяжелым последствиям. Так, академик Аганбегян, как стало известно из печати, находясь в Париже, заявил на встрече с жителями армянских кварталов, будто проблема Нагорного Карабаха вот-вот будет решена и эта область, находящаяся на территории Азербайджана, войдет в состав Армении. В то время Аганбегян был близок к Горбачеву, и за рубежом его воспринимали как человека, в известной мере выражавшего взгляды Генерального секретаря ЦК КПСС. Естественно, это сообщение быстро облетело всю армянскую диаспору, дошло до Армении и Азербайджана. Начиная с этого момента Аганбегян стал для азербайджанцев нарицательной фигурой — человеком, который поднес первую спичку к карабахскому костру.
«Постарался» журналист и писатель Зорий Балаян. Находясь в Америке, он объехал места проживания армян и тоже, намекнув на Горбачева, заявил о переходе Нагорного Карабаха под юрисдикцию Армении.
Еще одним «активистом» оказался сын А. И. Микояна — Серго, который отправился в Армению и очень много наговорил на эту тему.
Естественно, в Армении после всех этих выступлений поняли, будто вопрос решен, и областной совет Нагорного Карабаха объявил о выходе автономной области из состава Азербайджана. Только тогда Политбюро ЦК КПСС осознало всю сложность положения и приняло постановление: границ республик не менять, оставить все как есть и «окончательно решить проблему в ходе перестройки». Что это означало, вряд ли кто-нибудь мог объяснить. Всем было ясно только одно — на сегодня вопрос с повестки снимается. Однако проблема Нагорного Карабаха не только не была снята, но еще больше обострилась. Волнения начались в Баку. В Азербайджан была направлена делегация во главе с секретарем ЦК КПСС Г. П. Разумовским, куда вошли кандидат в члены Политбюро П. Н. Демичев и я.
Посетив Баку, где все остались довольны решением Политбюро, мы направились в столицу Нагорного Карабаха — Степанакерт. Здесь еще ничего не знали о выводах ЦК и считали, будто вопрос решен в пользу Армении. У въезда в город нас встретили многочисленные группы празднично одетых людей с красными флагами и лозунгами, прославлявшими дружбу народов, благодарившими руководство страны за справедливое решение карабахского конфликта. На улицах Степанакерта — день был февральский, но солнечный и теплый — пионеры в красных галстуках приветственно размахивали флажками. Настоящий праздник.
Мы, конечно, чувствовали себя отвратительно, ибо везли жителям города совсем другое известие. И уже сам этот факт показывает, насколько люди были введены в заблуждение, сколь сильно было моральное давление; вся масса армянского населения Нагорного Карабаха оказалась втянутой в эту, прямо скажем, скверную провокацию.
Карабахская проблема все больше углублялась, она нанесла тяжелую травму двум народам и еще сильнее разожгла вражду между ними.
В Армении решение Политбюро ЦК КПСС поддержано не было. Все партийные организации, начиная с ЦК партии Армении, приняли его условно, с оговоркой: вопрос должен решиться на ближайшем пленуме ЦК КПСС. И этот так называемый «третий пункт» решения партийных организаций фактически объединил коммунистов Армении с националистическими элементами, входившими в комитет «Карабах», который требовал немедленного присоединения Нагорного Карабаха к Армении. Нашей группе во главе с Разумовским удалось убедить партийно-хозяйственный актив области, что нельзя сейчас перекраивать границы республик и еще больше разжигать национальную междоусобицу. Участники партийно-хозяйственного актива с нами согласились. Так была заложена основа для разрешения кризиса. Элементарная логика подсказывала: решение партийно-хозяйственного актива — не шутка, это ведь отражение мнения населения Нагорного Карабаха, с которым не могут не считаться в центре. Руководство Армении должно было поддержать его.
К нашему удивлению, ничего этого сделано не было. Вместо того, чтобы провести в жизнь решение актива, ЦК компартии Армении задержал на несколько дней его публикацию. Это еще больше активизировало движение за изменение статуса Нагорного Карабаха.
Опять-таки можно спорить о том, кто был первым, кто как себя вел и кто больше виноват — азербайджанская или армянская сторона, — но факт остается фактом: первыми жертвами стали азербайджанцы: 22 февраля 1988 года в Аскеранском районе были убиты двое: работавший на виноградниках крестьянин и мальчишка, который показался подозрительным армянскому стрелку.
К чести азербайджанских руководителей и народа республики, они постарались сдержать эмоции и не стали афишировать убийство. Мне пришлось быть на месте события и видеть разъяренную толпу жителей Агдамского (соседнего с Аскеранским) района, призывавшую отомстить за невинные жертвы.
Остановил их лишь мужественный поступок замечательной женщины, Героя Социалистического Труда Аббасовой, которая бросила платок перед толпой и обратилась к мужчинам, призывая их к разуму. Согласно местному обычаю, платок женщины нельзя перешагнуть — он священен. Потом мы вместе с Аббасовой отправились на митинг, собравшийся в Агдаме, где в конце концов было принято общее решение: ни в коем случае не разжигать страсти. Можно представить, что поднялось бы в Азербайджане, если бы факт этого убийства стал широко известен!
В течение нескольких дней обстановка в Нагорном Карабахе оставалась напряженной, возможно, люди постепенно успокоились бы, не дойди до них еще одна новость: поэтессу Сильвию Капутикян и Зория Балаяна приняли в Москве — сначала А. Н. Яковлев, а затем и М. С. Горбачев. Для чего понадобились эти встречи — трудно сказать. Может быть, руководство страны хотело использовать влияние интеллигенции, чтобы развязать туго затянувшийся узел? Но почему в Москве приняли только армян? Зачем понадобилось это явное, если не демонстративное предпочтение? Возможно, в те дни были и какие-то встречи с азербайджанцами, но пресса ни о чем подобном не сообщала. Неужели всего этого не понимал такой искушенный политик, как Горбачев?
У азербайджанцев действия властей вызвали не только недоумение, но и ощущение, что их предали. А армяне торжествовали, тем более что, возвратившись из Москвы, Сильвия Капутикян и Зорий Балаян недвусмысленно намекали на то, что Горбачев в карабахском конфликте на стороне армян. У меня нет оснований утверждать, будто подобные шаги центра были предприняты злонамеренно, но такая недальновидная политика усугубила конфликт, и тут прямая вина лежит на Горбачеве. Правда, после описанных событий он обратился к азербайджанскому и армянскому народам с призывом подчиниться и выполнить решение Политбюро ЦК КПСС, но и здесь оказался непоследовательным. Смысл решения явно менялся. Это сразу заметили и в Азербайджане, и в Армении.
Горбачев впоследствии, говоря о событиях в Азербайджане, взял на себя ответственность за то, что, дескать, опоздали с вводом войск в Сумгаит. Но силой в Азербайджане нельзя было успокоить людей, многомиллионное население Баку никогда не смирилось бы с вводом войск в республику, где еще не было никаких публичных выступлений, тогда как только в Ереване на площади чуть ли не ежедневно собиралось до миллиона людей, и тем не менее никто не пытался применить там военную силу.
Если бы армейские силы действительно были введены в Азербайджан, это неминуемо вызвало бы вспышку, которая опередила бы Сумгаит и оказалась еще более кровавой. Поэтому речь была вовсе не об опоздании, а о том, что руководство страны проявило двойственность в решении армяно-азербайджанской проблемы, не заняло твердой позиции и какое-то время скрывало ее от населения, тем самым еще больше углубляя конфликт. Метания власти из стороны в сторону только усугубили трагедию.
После кошмарной ночи в Сумгаите я разговаривал с одной армянкой, работницей сумгаитского комбината, женщиной мужественной и умной. Она стоически пережила страшную ночь, когда ее беременная невестка была зверски замучена, а сын ранен.
— Вы думаете, эти интеллигенты там, в Ереване, думают о нас, армянах? — сказала она. — Они думают о земле. И Карабах им нужен только для этой цели.
Месяца через два-три я встречался с приехавшим в Москву бывшим первым заместителем Председателя Совета Министров Армении Кирокосяном. Он был на пенсии. Кирокосян долго объяснял, почему следовало решить карабахскую проблему в пользу армян, и привел один из главных аргументов:
— Нам очень нужна земля.
— Почему? — удивленно спросил я.
— Потому что армяне уезжают из Армении из-за того, что у них нет земли.
— Куда?
— В Ставропольский край, Сибирь, в Центральную Россию.
— Что в этом плохого?
— Ну как же, растекается нация. Для того чтобы остановить переселение армян в другие районы Советского Союза, нужна земля.
Как это совпадало со словами той женщины в Сумгаите! Значит, нужна земля. Все дело в объединении армянской земли. Вот как глубоко пустили корни в сознании людей дашнакские призывы. И этот узел, завязавшийся на шее двух народов, породила память о геноциде 1915 года.
Как только начались события в Нагорном Карабахе, на нас сразу посыпались упреки: мол, КГБ проморгал конфликт и вовремя не информировал ЦК КПСС. Я находился в Баку, когда раздался телефонный звонок Председателя КГБ В. М. Чебрикова, который обратился ко мне именно с таким вопросом. Я напомнил ему, сколько раз мы докладывали об угрожающем положении в этом регионе.
Подняв копии наших служебных записок, Чебриков доказал в ЦК, что уже два года, как мы били тревогу о грядущем конфликте между Арменией и Азербайджаном. Он напомнил и о моих неоднократных беседах на эту тему с несколькими секретарями ЦК, в частности с Е. К. Лигачевым…».
