lavrik
Активный участник
- Сообщения
- 13.690
- Адрес
- Гагра, Абхазия
Дело было в суровом 1993 году. А именно – зимой, когда отгрохотал первый (как потом окажется не самый кровавый) штурм города Сухума вооруженными силами Абхазии. Многие женщины одели черное, дети невероятно быстро повзрослели.
Все мы – тогдашние 15-летние юнцы мечтали попасть туда – «на позиции», куда как на работу каждую неделю уезжали наши близкие. Что еще оставалось делать вчерашним пионерам? Нас отправляли в школу грызть гранит науки.
Надо сказать, что в тот лихой период наша школа еще сохраняла довоенный высокий и качественный уровень образования. Многие из нас, прекрасно знавших устройство автомата Калашникова и на спор без промаха лупивших из украденного у спящего отца ТТ по уличным фонарям, были прилежными учениками. На выпускной экзамен по английскому языку почти половина класса пришла без «шпор» с одной ручкой. Приглашенные представители сочинских школ вскидывали брови, удивляясь беглому и безупречному «американскому» произношению простых абхазских парней в темных штанах и камуфляжных куртках. Да, наши родители по инерции, не смотря на кровь, грязь и смерть вокруг, продолжали видеть нас врачами, инженерами-электронщиками, экономистами и юристами международного права.
Я шел в школу, перебирая в кармане два «грузинских» патрона к автомату калибра 5,45 миллиметров. Когда в городе еще были грузинские военные мне удалось выменять десяток патронов на пачку популярного в то время «Мальборо». Сам я не курил, занимался спортом и к сигаретам относился совершенно безразлично. Патроны для меня были самым ценным приобретением после видеомагнитофона «Блаупункт» - предмета зависти моих друзей, подаренного мне отцом.
Одет я был так же как и многие пацаны в моем возрасте в то время. Теплые штаны любого черного цвета, под которыми скрывались старинные кальсоны, такие я видел в старых фильмах про гражданскую войну. В кальсонах вели на расстрел зачморенных белых офицеров красивые красные матросы, опутанные пулеметными лентами… Турецкая дутая куртка-ватник с бессмысленной эмблемой в виде страшной кошки, которая должна была вызывать умиление, но вызывала только страх и жалость. На голове я, как и большинство абхазских ребят, ничего не носил. Головной убор надевался только в самые лютые морозы, да и то если надо было идти далеко пешком.
Дорога до школы проходила мимо ветхого здания дома отдыха. Когда-то «до войны» мы с друзьями пролезали через ограду на строго охраняемую территорию дома отдыха и воровали финики с пальм, растущих вдоль красивой набережной. Каждый класс старался пораньше пробраться в санаторий и раньше других своровать финики. Таким образом, тот кто пробирался раньше съедал еще не спелые плоды и потом всем классом пропадал в школьном туалете.
В этот холодный серый, как бы его сегодня назвали москвичи, жутко депрессивный день дом отдыха выглядел ужасно. Из окон торчали дымящиеся трубы «буржуек», которые беженцы из Очамчирского района топили паркетом, помнившим подошвы ног полярников, знаменитых летчиков, писателей и политработников среднего звена. Балконы, где в тридцатых годах курортники играли в шахматы и читали «Правду», сегодня были завешаны нижним бельем и простынями. Вообще так называемых «очамчирских» мы жутко не любили. Они появились в городе внезапно – через пару месяцев после освобождения города от грузинских боевиков. «Очамчирская» молодежь вела себя очень просто по-деревенски. Приставали к нашим девчонкам, за которых мы ходили на «разборки», убивали камнями чаек, кучковавшихся на берегу штормового моря. Самое ужасное – они жгли пальмы, которыми мы очень гордились. Их очень веселило, когда они поджигали мохнатую «обивку» пальмы и та вспыхивала как спичка, выгорая до макушки. Ребят из беженцев пытались устраивать в наш сборный класс, но мы их быстро выживали, и в конце концов их всех перевели в другую школу.
Так, медленно прогуливаясь, я приближался к школе, прокручивая в голове варианты оправданий, почему я опоздал на урок абхазского языка. Учительница абхазского, добрая женщина в черном, с тремя маленькими круглыми фотографиями молодых ребят на груди, всегда благосклонно принимала наши объяснения, понимая, что научить меня – армянина по национальности чему-либо кроме слов «ахан», «апырпыл», «апырпылык» и самое легкое «аероплан», она не сможет. Многие абхазы в моем классе владели родным на точно таком же уровне, стараясь говорить на русском, вовсю копируя абхазский акцент своих дедушек и бабушек.
Холодное зимнее солнце тускло и грустно светило через кроны могучих эвкалиптов, израненных в ходе недавних городских боев. Каждую такую отметину мы знали наизусть и даже назначали у этих приметных мест «стрелки».
Перед тем, как перейти через дорогу, я еще раз обернулся на дом отдыха и замер с широко открытыми глазами. На последнем этаже здания лениво полоскался на ветру флаг… Грузинской ССР. Кровь с грохотом ударила в голову, наливая глаза сочным стальным блеском. Поперек разом пересохшего горла встал такой ком, что через него из груди смог вырваться только слабый стон, похожий на свист закипающего чайника. «Гааааааадыыыыы….» тихо простонал я и со всех ног бросился в школу. Короткий путь до школы занял считанные секунды, я бежал так, что мой учитель по физкультуре, без сомнения поставил бы мне самый высший балл за рывок. В виски стучал гнев – грузинский флаг в центре города! Одним пинком распахнув дверь, я влетел в класс и тут меня прорвало.
На моих глазах учительница абхазского языка, только что старательно выводившая на доске сложное слово, в переводе означавшее «магазин» и объяснявшая что «амагазин» это не правильно, от страха плюхнулась на стул и испуганно заморгала. Из-за парт разом поднялись все пацаны, многие парты с грохотом опрокинулись, придавив девчонок, которых мы так берегли, пылинки с которых сдували и за которых дрались с чужаками.
«Паааацааааааныыыыы!!!!» - орал я в дверь, глядя почему-то на учительницу, взгляд которой хорошо запомнил.
«Пааааацаныыыыы!!!! Там… из окна… грузинский флаг!»
Еще несколько секунд у нас занял рывок на улицу и бег к зданию дома отдыха. Набегу я пытался объяснить, что из окна торчит грузинский флаг и это без сомнения диверсия против нашей молодой республики.
На вахте в доме отдыха сидел пожилой дед-абхаз, уроженец села Чхалта, и читал печатную листовку с последними новостями с фронтов. Очки на кончике его носа постоянно потели, то ли от того, что он нервничал, читая о позиционных перестрелках, то ли от пара, который валил из общей комнаты, превращенной в кухню. От прочтения листовки его постоянно отвлекали женщины, которые выходили из комнат по своим женским надобностям. Одни несли грязное белье на стирку, другие выносили детские горшки, заполненные тем, что дети сумели съесть и не обязательно переварить.
С кухонного блока в коридоры непрерывно проникал запах варившейся там еды.
Запахи в коридоре дома отдыха были такие, что женщины старались быстро захлопнуть двери комнат. Но дух общаги уже проник в комнаты, смешиваясь и стремясь к распахнутым форточкам.
Дед вахтер, не отрывая взгляда от листовки, потянул носом воздух и, поморщившись, развернул лицо в сторону кухонного блока, пытаясь дышать запахом еды.
Проще говоря, ничто не говорило о том, что дом отдыха, ставший временным пристанищем сотням беженцев превратился в оплот диверсантов и террористов, задумавших одним ударом похоронить ростки свободы и независимости Абхазии.
С улицы нарастал непонятный шум…
Дед-вахтер нехотя оторвал взгляд от листовки, в которой рассказывалось о позиционных боях на Гумисте и Восточном фронте. Где-то там, в горах Очамчирского района оставались три его сына и невестка.
Шум нарастал… Деду показалось, что кричала толпа футбольных болельщиков на стадионе. Прежде чем начать немедленно реагировать, он в очередной раз потянулся к стеклам очков, изрядно запотевших и пускавших ему в глаза веселые лучики света, отраженные от засиженного мухами еще с лета плафона.
Вход в дом отдыха запирался высокой деревянной дверью с возвратным механизмом, напоминавшим возвратную пружину могучего пулемета Калашникова. Такую пружину дед видел в руках сына, когда тот разбирал свой страшный ПК и, несмотря на протесты матери, резал на тряпки его старые семейные трусы. Пружинный механизм двери работал очень четко, но был настолько плотным, что когда его открывал взрослый мужик, то ему приходилось некоторое время подвисать на двери, в то время как она начинала движение в обратную сторону. Для того, чтобы выйти из здания, гостям приходилось налегать на дверь всем весом. Открытая дверь постоянно старалась негостеприимно захлопнуться. Ускоряясь, она часто подталкивала выходящих гостей под зад, от чего те подпрыгивали и сразу оказывались метрах в трех от входа. Дети, которые жили в доме отдыха, часто не могли самостоятельно открыть дверь и собирались стайками, чтобы с разбегу приоткрыть щель и проскользнуть на улицу. Путь с улицы внутрь занимал не меньше времени и отнимал не меньше сил.
Дед-вахтер не успел оторвать пальцев от стекол очков, как страшный грохот и гул ворвался в его коридорчик. Дверь, к которой все относились с большим уважением, а некоторые суеверным страхом, распахнулась так, что запорная пружина, пережившая всех гостей дома отдыха, вытянулась, зазвенела и лопнула. В тихий вонючий дом отдыха ворвалась толпа молодежи и ринулась по коридору, размахивая руками и крича в один голос.
Я ударил высоченную дверь сразу и ногой и рукой и плечом, от чего та слегка приоткрылась и заскрипела. В моей груди клокотал гнев и желание победить любой ценой, любыми потерями. Взять врага за шиворот и рвать его не мелкие части. Все кто был вокруг меня чувствовали себя точно так же. Под напором десятка сильных рук и ног тяжеленная дверь распахнулась. Закрыться у нее сил уже не было.
На входе с открытым ртом застыл пожилой дед в безрукавке из неотделанной телячьей кожи и мутных очках.
Мы бежали по коридору к лестнице, натыкаясь на ночные горшки, которые летели в разные стороны, разбрызгивая нечистоты и еще более усиливая смрад. Плечи и головы задевали натянутые для сушки одеяла и пододеяльники. Мы рвались вперед!
Мимо столика, за которым сидел вахтер, пробежала толпа разъяренной молодежи. Лица ребят были деду не знакомы, а причины штурма дома отдыха совершенно не понятны. Щурясь и вглядываясь в исчезающий за колонной хвост толпы, дед-вахтер с некоторым облегчением отметил, что оружия в руках ребят не было. Сняв с колен вязаный шарф, старик с неожиданной легкостью горца выпрыгнул из-за стола и зачастил вслед за удаляющимся грохотом и приглушенным звоном.
В стене балкона дома отдыха торчала короткая ржавая труба, использовавшаяся в советское во время разнообразных праздников типа «Первомая» для крепления праздничных флагов. Наглый и циничный враг воткнул в крепление флаг Грузинской ССР, видимо чтобы показать борющейся с фашизмом Абхазии кто в доме хозяин. Тяжелый кумачовый стяг с синей полосой и серпом и молотом в синих солнечных лучах лениво колыхался под холодным зимним ветерком, всем своим видом выражая крайнюю степень презрения к Абхазии в целом и каждому ее свободолюбивому жителю в частности.
Первыми на балкон дома отдыха вырвались двое – я и мой сосед по парте – невысокий сильный парень из горного села Отхара, переехавший в Гагру незадолго до войны, заслуживший уважение всего класса своей эрудицией и умением без промаха класть трехочковые в корзину на уроках физкультуры.
Балконная дверь получила увесистый пинок сразу двух ног, от чего фанера, заменившая в дверной раме стекло, порвалась, а сама дверь, распахнувшись настежь, звучно ударилась об стену и, вернувшись обратно, ухнула по затылку одного из зазевавшихся «штурмовиков», который стоя в проеме оглянулся назад и призывал отставших идти в атаку смелее и быстрее.
Флаг был вырван из стены вместе с ржавым креплением и в одно мгновение разорван на части и полоски. Когда части и полоски кумача стали малюсенькими лоскутками, толпа быстро разобралась с древком, попилив его на равные части. Кровь бурлила, адреналин горел в мозгу вместе с той щелочной жидкостью, которая обычно ударяет в голову в самый неожиданный момент. После молниеносной расправы над вражеским знаменем в толпе пронесся чей-то крик «Здесь предатели, надо допросить всех до одного! Ты на вход и ни кого не выпускай! Остальные за мной!»
Над несчастными беженцами из Очамчирского района нависла страшная угроза быть допрошенными толпой гагрских десятиклассников. Честно говоря, я до сих пор не знаю как бы выглядел допрос двухлетнего мальчика, который с трудом выговаривал слово «мама», только что с большим запасом наделавшего штаны и лепетавшего что-то на только ему понятном языке уставшей от бессонной ночи матери, или пожилой женщины, дежурившей на кухне перед громадной кастрюлей с вареным мясом, или здоровенного бородатого боевика, всего час назад вернувшегося с гумистинского фронта и прилегшего в комнате на софу с намерением хорошенько выспаться. Но факт остается фактом и толпа ломанулась обратно, попутно придавив ушибленного ранее товарища в растерзанном дверном проеме.
Дед-вахтер быстро семенил по коридору на последнем этаже дома отдыха. Найти дорогу не составляло труда, ориентируясь по грязным следам десятка ног и веселеньким зловонным лужицам и кучкам, вывалившимся из опрокинутых горшков. На мгновение в голове деда-вахтера мелькнул крамольный вопрос, мучивший видимо всех мужчин, когда-либо менявших детские пеленки – «Как маленьком человеке помещается столько какашек?» В очередной раз ответа на свой вопрос он не получил, а получил солидный толчок плечом от ворвавшегося в коридор смуглого верзилы, смутно напомнившего ему племянника одного знакомого, который был потомком абхазов-негров, живших в поселке Адзюбжа. Хотя на самом деле верзила абхазом, а уж тем более потомком негров не был, а был наоборот татарином и коренным жителем Гагры. Дальше все завертелось как в калейдоскопе, смущенные голоса толпы школьников и вопросы со всех сторон и одновременно. Это был тот самый допрос.
От расправы со стороны пришедшего в себя деда-вахтера нас спас дежурный наряд бойцов Службы государственной безопасности Абхазии, молниеносно прибывший по звонку нашей учительницы абхазского языка. Короткий опрос со стороны людей в камуфляже с АКМами в руках привел нас всех в чувство. Щелочная жидкость логично завершила свой путь, вернулась из головы обратно на свое место.
Веселые и довольные собой мы возвращались в школу, по юношески живо обсуждая прошедший штурм и смутно припоминая каким же был свергнутый флаг. На вопрос кто его повесил ответа нам так ни кто и не дал. А в это время…
С чердака дома отдыха спускались два семи- или восьмилетних мальчика. Первый крепко держался правой рукой за крутую лестницу, а левой сжимал древко красного знамени с серпом и молотом в углу и толстой синей полосой по центру. Второй страховал его снизу. Благополучно спустившись в коридор оба с интересом оглядели разгром, царивший в коридоре, знакомые алюминиевые посудины, разлетевшиеся в разные стороны, наволочки и покрывала с синими штампами и знакомой надписью «Минздрав СССР». Их не было всего с полчаса, а как за это время изменился мир. Пожав плечами мальчики поволокли тяжеленный флаг через выломанную балконную дверь. Там на балконе их уже ждала засада в лице двух автоматчиков. Тут же на допросе оба признались: «Там еще много флагов и фотографии стариков еще есть и большие красные буквы…»
На этом я свой рассказ заканчиваю. Извините если было не интересно, просто вспомнил детство.
Ваш Лаврентий Амшенци
Все мы – тогдашние 15-летние юнцы мечтали попасть туда – «на позиции», куда как на работу каждую неделю уезжали наши близкие. Что еще оставалось делать вчерашним пионерам? Нас отправляли в школу грызть гранит науки.
Надо сказать, что в тот лихой период наша школа еще сохраняла довоенный высокий и качественный уровень образования. Многие из нас, прекрасно знавших устройство автомата Калашникова и на спор без промаха лупивших из украденного у спящего отца ТТ по уличным фонарям, были прилежными учениками. На выпускной экзамен по английскому языку почти половина класса пришла без «шпор» с одной ручкой. Приглашенные представители сочинских школ вскидывали брови, удивляясь беглому и безупречному «американскому» произношению простых абхазских парней в темных штанах и камуфляжных куртках. Да, наши родители по инерции, не смотря на кровь, грязь и смерть вокруг, продолжали видеть нас врачами, инженерами-электронщиками, экономистами и юристами международного права.
Я шел в школу, перебирая в кармане два «грузинских» патрона к автомату калибра 5,45 миллиметров. Когда в городе еще были грузинские военные мне удалось выменять десяток патронов на пачку популярного в то время «Мальборо». Сам я не курил, занимался спортом и к сигаретам относился совершенно безразлично. Патроны для меня были самым ценным приобретением после видеомагнитофона «Блаупункт» - предмета зависти моих друзей, подаренного мне отцом.
Одет я был так же как и многие пацаны в моем возрасте в то время. Теплые штаны любого черного цвета, под которыми скрывались старинные кальсоны, такие я видел в старых фильмах про гражданскую войну. В кальсонах вели на расстрел зачморенных белых офицеров красивые красные матросы, опутанные пулеметными лентами… Турецкая дутая куртка-ватник с бессмысленной эмблемой в виде страшной кошки, которая должна была вызывать умиление, но вызывала только страх и жалость. На голове я, как и большинство абхазских ребят, ничего не носил. Головной убор надевался только в самые лютые морозы, да и то если надо было идти далеко пешком.
Дорога до школы проходила мимо ветхого здания дома отдыха. Когда-то «до войны» мы с друзьями пролезали через ограду на строго охраняемую территорию дома отдыха и воровали финики с пальм, растущих вдоль красивой набережной. Каждый класс старался пораньше пробраться в санаторий и раньше других своровать финики. Таким образом, тот кто пробирался раньше съедал еще не спелые плоды и потом всем классом пропадал в школьном туалете.
В этот холодный серый, как бы его сегодня назвали москвичи, жутко депрессивный день дом отдыха выглядел ужасно. Из окон торчали дымящиеся трубы «буржуек», которые беженцы из Очамчирского района топили паркетом, помнившим подошвы ног полярников, знаменитых летчиков, писателей и политработников среднего звена. Балконы, где в тридцатых годах курортники играли в шахматы и читали «Правду», сегодня были завешаны нижним бельем и простынями. Вообще так называемых «очамчирских» мы жутко не любили. Они появились в городе внезапно – через пару месяцев после освобождения города от грузинских боевиков. «Очамчирская» молодежь вела себя очень просто по-деревенски. Приставали к нашим девчонкам, за которых мы ходили на «разборки», убивали камнями чаек, кучковавшихся на берегу штормового моря. Самое ужасное – они жгли пальмы, которыми мы очень гордились. Их очень веселило, когда они поджигали мохнатую «обивку» пальмы и та вспыхивала как спичка, выгорая до макушки. Ребят из беженцев пытались устраивать в наш сборный класс, но мы их быстро выживали, и в конце концов их всех перевели в другую школу.
Так, медленно прогуливаясь, я приближался к школе, прокручивая в голове варианты оправданий, почему я опоздал на урок абхазского языка. Учительница абхазского, добрая женщина в черном, с тремя маленькими круглыми фотографиями молодых ребят на груди, всегда благосклонно принимала наши объяснения, понимая, что научить меня – армянина по национальности чему-либо кроме слов «ахан», «апырпыл», «апырпылык» и самое легкое «аероплан», она не сможет. Многие абхазы в моем классе владели родным на точно таком же уровне, стараясь говорить на русском, вовсю копируя абхазский акцент своих дедушек и бабушек.
Холодное зимнее солнце тускло и грустно светило через кроны могучих эвкалиптов, израненных в ходе недавних городских боев. Каждую такую отметину мы знали наизусть и даже назначали у этих приметных мест «стрелки».
Перед тем, как перейти через дорогу, я еще раз обернулся на дом отдыха и замер с широко открытыми глазами. На последнем этаже здания лениво полоскался на ветру флаг… Грузинской ССР. Кровь с грохотом ударила в голову, наливая глаза сочным стальным блеском. Поперек разом пересохшего горла встал такой ком, что через него из груди смог вырваться только слабый стон, похожий на свист закипающего чайника. «Гааааааадыыыыы….» тихо простонал я и со всех ног бросился в школу. Короткий путь до школы занял считанные секунды, я бежал так, что мой учитель по физкультуре, без сомнения поставил бы мне самый высший балл за рывок. В виски стучал гнев – грузинский флаг в центре города! Одним пинком распахнув дверь, я влетел в класс и тут меня прорвало.
На моих глазах учительница абхазского языка, только что старательно выводившая на доске сложное слово, в переводе означавшее «магазин» и объяснявшая что «амагазин» это не правильно, от страха плюхнулась на стул и испуганно заморгала. Из-за парт разом поднялись все пацаны, многие парты с грохотом опрокинулись, придавив девчонок, которых мы так берегли, пылинки с которых сдували и за которых дрались с чужаками.
«Паааацааааааныыыыы!!!!» - орал я в дверь, глядя почему-то на учительницу, взгляд которой хорошо запомнил.
«Пааааацаныыыыы!!!! Там… из окна… грузинский флаг!»
Еще несколько секунд у нас занял рывок на улицу и бег к зданию дома отдыха. Набегу я пытался объяснить, что из окна торчит грузинский флаг и это без сомнения диверсия против нашей молодой республики.
На вахте в доме отдыха сидел пожилой дед-абхаз, уроженец села Чхалта, и читал печатную листовку с последними новостями с фронтов. Очки на кончике его носа постоянно потели, то ли от того, что он нервничал, читая о позиционных перестрелках, то ли от пара, который валил из общей комнаты, превращенной в кухню. От прочтения листовки его постоянно отвлекали женщины, которые выходили из комнат по своим женским надобностям. Одни несли грязное белье на стирку, другие выносили детские горшки, заполненные тем, что дети сумели съесть и не обязательно переварить.
С кухонного блока в коридоры непрерывно проникал запах варившейся там еды.
Запахи в коридоре дома отдыха были такие, что женщины старались быстро захлопнуть двери комнат. Но дух общаги уже проник в комнаты, смешиваясь и стремясь к распахнутым форточкам.
Дед вахтер, не отрывая взгляда от листовки, потянул носом воздух и, поморщившись, развернул лицо в сторону кухонного блока, пытаясь дышать запахом еды.
Проще говоря, ничто не говорило о том, что дом отдыха, ставший временным пристанищем сотням беженцев превратился в оплот диверсантов и террористов, задумавших одним ударом похоронить ростки свободы и независимости Абхазии.
С улицы нарастал непонятный шум…
Дед-вахтер нехотя оторвал взгляд от листовки, в которой рассказывалось о позиционных боях на Гумисте и Восточном фронте. Где-то там, в горах Очамчирского района оставались три его сына и невестка.
Шум нарастал… Деду показалось, что кричала толпа футбольных болельщиков на стадионе. Прежде чем начать немедленно реагировать, он в очередной раз потянулся к стеклам очков, изрядно запотевших и пускавших ему в глаза веселые лучики света, отраженные от засиженного мухами еще с лета плафона.
Вход в дом отдыха запирался высокой деревянной дверью с возвратным механизмом, напоминавшим возвратную пружину могучего пулемета Калашникова. Такую пружину дед видел в руках сына, когда тот разбирал свой страшный ПК и, несмотря на протесты матери, резал на тряпки его старые семейные трусы. Пружинный механизм двери работал очень четко, но был настолько плотным, что когда его открывал взрослый мужик, то ему приходилось некоторое время подвисать на двери, в то время как она начинала движение в обратную сторону. Для того, чтобы выйти из здания, гостям приходилось налегать на дверь всем весом. Открытая дверь постоянно старалась негостеприимно захлопнуться. Ускоряясь, она часто подталкивала выходящих гостей под зад, от чего те подпрыгивали и сразу оказывались метрах в трех от входа. Дети, которые жили в доме отдыха, часто не могли самостоятельно открыть дверь и собирались стайками, чтобы с разбегу приоткрыть щель и проскользнуть на улицу. Путь с улицы внутрь занимал не меньше времени и отнимал не меньше сил.
Дед-вахтер не успел оторвать пальцев от стекол очков, как страшный грохот и гул ворвался в его коридорчик. Дверь, к которой все относились с большим уважением, а некоторые суеверным страхом, распахнулась так, что запорная пружина, пережившая всех гостей дома отдыха, вытянулась, зазвенела и лопнула. В тихий вонючий дом отдыха ворвалась толпа молодежи и ринулась по коридору, размахивая руками и крича в один голос.
Я ударил высоченную дверь сразу и ногой и рукой и плечом, от чего та слегка приоткрылась и заскрипела. В моей груди клокотал гнев и желание победить любой ценой, любыми потерями. Взять врага за шиворот и рвать его не мелкие части. Все кто был вокруг меня чувствовали себя точно так же. Под напором десятка сильных рук и ног тяжеленная дверь распахнулась. Закрыться у нее сил уже не было.
На входе с открытым ртом застыл пожилой дед в безрукавке из неотделанной телячьей кожи и мутных очках.
Мы бежали по коридору к лестнице, натыкаясь на ночные горшки, которые летели в разные стороны, разбрызгивая нечистоты и еще более усиливая смрад. Плечи и головы задевали натянутые для сушки одеяла и пододеяльники. Мы рвались вперед!
Мимо столика, за которым сидел вахтер, пробежала толпа разъяренной молодежи. Лица ребят были деду не знакомы, а причины штурма дома отдыха совершенно не понятны. Щурясь и вглядываясь в исчезающий за колонной хвост толпы, дед-вахтер с некоторым облегчением отметил, что оружия в руках ребят не было. Сняв с колен вязаный шарф, старик с неожиданной легкостью горца выпрыгнул из-за стола и зачастил вслед за удаляющимся грохотом и приглушенным звоном.
В стене балкона дома отдыха торчала короткая ржавая труба, использовавшаяся в советское во время разнообразных праздников типа «Первомая» для крепления праздничных флагов. Наглый и циничный враг воткнул в крепление флаг Грузинской ССР, видимо чтобы показать борющейся с фашизмом Абхазии кто в доме хозяин. Тяжелый кумачовый стяг с синей полосой и серпом и молотом в синих солнечных лучах лениво колыхался под холодным зимним ветерком, всем своим видом выражая крайнюю степень презрения к Абхазии в целом и каждому ее свободолюбивому жителю в частности.
Первыми на балкон дома отдыха вырвались двое – я и мой сосед по парте – невысокий сильный парень из горного села Отхара, переехавший в Гагру незадолго до войны, заслуживший уважение всего класса своей эрудицией и умением без промаха класть трехочковые в корзину на уроках физкультуры.
Балконная дверь получила увесистый пинок сразу двух ног, от чего фанера, заменившая в дверной раме стекло, порвалась, а сама дверь, распахнувшись настежь, звучно ударилась об стену и, вернувшись обратно, ухнула по затылку одного из зазевавшихся «штурмовиков», который стоя в проеме оглянулся назад и призывал отставших идти в атаку смелее и быстрее.
Флаг был вырван из стены вместе с ржавым креплением и в одно мгновение разорван на части и полоски. Когда части и полоски кумача стали малюсенькими лоскутками, толпа быстро разобралась с древком, попилив его на равные части. Кровь бурлила, адреналин горел в мозгу вместе с той щелочной жидкостью, которая обычно ударяет в голову в самый неожиданный момент. После молниеносной расправы над вражеским знаменем в толпе пронесся чей-то крик «Здесь предатели, надо допросить всех до одного! Ты на вход и ни кого не выпускай! Остальные за мной!»
Над несчастными беженцами из Очамчирского района нависла страшная угроза быть допрошенными толпой гагрских десятиклассников. Честно говоря, я до сих пор не знаю как бы выглядел допрос двухлетнего мальчика, который с трудом выговаривал слово «мама», только что с большим запасом наделавшего штаны и лепетавшего что-то на только ему понятном языке уставшей от бессонной ночи матери, или пожилой женщины, дежурившей на кухне перед громадной кастрюлей с вареным мясом, или здоровенного бородатого боевика, всего час назад вернувшегося с гумистинского фронта и прилегшего в комнате на софу с намерением хорошенько выспаться. Но факт остается фактом и толпа ломанулась обратно, попутно придавив ушибленного ранее товарища в растерзанном дверном проеме.
Дед-вахтер быстро семенил по коридору на последнем этаже дома отдыха. Найти дорогу не составляло труда, ориентируясь по грязным следам десятка ног и веселеньким зловонным лужицам и кучкам, вывалившимся из опрокинутых горшков. На мгновение в голове деда-вахтера мелькнул крамольный вопрос, мучивший видимо всех мужчин, когда-либо менявших детские пеленки – «Как маленьком человеке помещается столько какашек?» В очередной раз ответа на свой вопрос он не получил, а получил солидный толчок плечом от ворвавшегося в коридор смуглого верзилы, смутно напомнившего ему племянника одного знакомого, который был потомком абхазов-негров, живших в поселке Адзюбжа. Хотя на самом деле верзила абхазом, а уж тем более потомком негров не был, а был наоборот татарином и коренным жителем Гагры. Дальше все завертелось как в калейдоскопе, смущенные голоса толпы школьников и вопросы со всех сторон и одновременно. Это был тот самый допрос.
От расправы со стороны пришедшего в себя деда-вахтера нас спас дежурный наряд бойцов Службы государственной безопасности Абхазии, молниеносно прибывший по звонку нашей учительницы абхазского языка. Короткий опрос со стороны людей в камуфляже с АКМами в руках привел нас всех в чувство. Щелочная жидкость логично завершила свой путь, вернулась из головы обратно на свое место.
Веселые и довольные собой мы возвращались в школу, по юношески живо обсуждая прошедший штурм и смутно припоминая каким же был свергнутый флаг. На вопрос кто его повесил ответа нам так ни кто и не дал. А в это время…
С чердака дома отдыха спускались два семи- или восьмилетних мальчика. Первый крепко держался правой рукой за крутую лестницу, а левой сжимал древко красного знамени с серпом и молотом в углу и толстой синей полосой по центру. Второй страховал его снизу. Благополучно спустившись в коридор оба с интересом оглядели разгром, царивший в коридоре, знакомые алюминиевые посудины, разлетевшиеся в разные стороны, наволочки и покрывала с синими штампами и знакомой надписью «Минздрав СССР». Их не было всего с полчаса, а как за это время изменился мир. Пожав плечами мальчики поволокли тяжеленный флаг через выломанную балконную дверь. Там на балконе их уже ждала засада в лице двух автоматчиков. Тут же на допросе оба признались: «Там еще много флагов и фотографии стариков еще есть и большие красные буквы…»
На этом я свой рассказ заканчиваю. Извините если было не интересно, просто вспомнил детство.
Ваш Лаврентий Амшенци
