В Финляндии умерло от голода (причем на самом деле от голода) 15% населения. А вот что пишет о голоде 1892 года Толстой:
если разуметь под словом «голод» такое недоедание, вследствие которого непосредственно за недоеданием людей постигают болезни и смерть, как это, судя по описаниям, было недавно в Индии, то такого голода не было ни в 1891-м году, нет и в нынешнем. Если же под голодом разуметь недоедание, не такое, от которого тотчас умирают люди, а такое, при котором люди живут, но живут плохо, преждевременно умирая, уродуясь, не плодясь и вырождаясь, то такой голод уже около 20 лет существует для большинства черноземного центра и в нынешнем году особенно силен.
Далее:
Повышенная смертность в 1892 году была замечена как наблюдателями, так и медицинской и демографической статистикой. Американский исследователь Р. Роббинс проанализировал статистику смертности в 17-ти наиболее поражённых голодом губерниях, сравнив показатели 1892 года со средним пятилетним значением (за 1888—1890 и 1893—1894 годы). Смертность в 1892 году составила 4,81 % при средней смертности за десятилетие 1881—1890 годов в 3,76 %, то есть повысилась на 28 % выше обычного уровня. Сверхсмертность 1892 года (от всех причин) в зоне голода составила 406 тыс. человек. Роббинс замечает, что часть этих смертей объясняется эпидемическими заболеваниями, но затрудняется назвать точную цифру; смертность от холеры он оценивает не менее чем в 100 тыс. человек[12].
Свидетели голода 1891—1892 годов неизменно усматривали основную причину смертей в инфекционных болезнях; инфекции казались им «спутниками голода». Непосредственно смерть взрослых крестьян от недоедания (смерть от алиментарной дистрофии) свидетелями не наблюдалась (что, разумеется, не исключает возможности отдельных случаев голодной смерти); все слышали о голодных смертях, но не видели их сами (Л. Н. Толстой: «Голодные смерти, по сведениям газет и слухам, уже начались»[10]). Более сложной была ситуация с восприятием наблюдателями смертей младенцев. Смертность младенцев, независимо от урожая и эпидемической ситуации, была настолько высокой (а состояние их здоровья — настолько плохим), что при поверхностном наблюдении деревенской жизни предполагаемая сверхсмертность в период голода могла «маскироваться» высоким уровнем постоянной смертности.
[...]
Современное микроисторическое исследование С. Хока, посвящённое многолетней истории одной деревни в Тамбовской губернии (входившей в зону наибольшего неурожая 1892 года), показывает отсутствие статистической связи между эпидемическими кризисами смертности и неурожаями. Автор выделяет два типа кризисных эпидемических периодов: нехолерные кризисные годы (с повышенной детской смертностью) и холерные кризисные годы (с повышенной смертностью во всех возрастах), причём повышенная смертность в такие годы не демонстрирует зависимости от предшествующего урожая.[Л 34] В рамках такого объяснения наблюдатели просто обращали больше внимания на жизнь крестьян в те годы, когда эпидемические кризисы совпадали с неурожаями, что и создавало у них впечатление взаимосвязи между этими двумя явлениями.
Кроме повышенной смертности, в период голода наблюдалась и пониженная рождаемость. Общий прирост населения Европейской России в 1892 году составил 330 тыс. человек (0,45 %), при том, что за предшествующее десятилетие средний прирост составлял 989 тыс. человек, а в наихудший год из десяти — 722 тыс. человек. В то же время, одногодичное уменьшение прироста населения на 660 тыс. человек составляло только 0,6 % от общей численности населения империи (120,2 млн человек), так что общее воздействие событий на численность населения было незначительно малым.[14]
[...]
Демографические последствия голода 1891—1892 годов также не сравнимы и с дальнейшими трагическими событиями истории России советского периода. Количество избыточных смертей за период кризиса 1918—1922 годов (голод в городах 1918—1920 годов и голод в Поволжье 1921—1922 года) оценивается в 10—14 млн человек, за период кризиса 1930—1933 годов (голод в Казахстане 1930 года, голод на Украине 1931—1932 годов, кризис смертности в системе ГУЛаг) — в 4,6—8,5 млн человек.[К 8]
Повышение смертности в одном из сильнеших голоде Российской Империи 19 века на 28%.
Для сравнения: В 1933 году на Украине смертность в зависимости от региона повысилась в 3-9 раз или на 300-900%.
