Рассказы я пишу долго, по полгода и дольше. Написав, откладываю, обдумываю, возвращаюсь, правлю. Иногда рассказ не удается, выходит приторным или нескладным, приходится его тереть и мучить клавиши снова.
Иногда с каким-то рассказом делаю перерыв и возвращаюсь к нему, когда понимаю, как это должно быть рассказано. В общем, много приходится переделывать, пока результат понравится. Набралось много недописанных рассказов и заготовок, возможно хватило бы на книгу.
Но жесткий диск на компе грохнулся, восстановить его не удалось, все мои рассказы накрылись.
Так бывает. На все воля Всевышнего. Видимо написанное стоило того, чтобы накрыться, все рассказы были обо мне, и сохранив их, я рисковал стать этаким павлином перед зеркалом.
А павлины мне не нравятся.
Но!
Клавиатура под рукой, буду писать.
Вступление длинное, но нужное по сюжету.
Старший прапорщик Ставский
Не искушенный в армейских делах читатель наверняка думает, что в авиации все расписано жесточайшим образом, и летный состав – это такие «человеки», очень обученные и строго заточенные на неукоснительное исполнение летных задач.
Очень обученные – это так. А вот в остальном это так, и, не совсем так, а местами совсем не так.
(Это я лихо закрутил.)
Где-то я уже писал об этом, но повторюсь: Многие из нас, уже став крутыми специалистами, в глубине души все равно не расстались с мальчишеством, каждый из нас в душе все равно остается хулиганом, мальчишкой, только уже матерым. Такое можно сказать о всех мужчинах, до самой глубокой старости все мужики, если они не чиновники, то они дети. Чиновники тоже дети, только надутые, не подумайте, что умом.
Летчики отличаются лишь тем, что они здоровые, а здоровые дольше сохраняют пацанский задор.
Это почти не сказывается на полетах, полеты – (и вот тут читатель совершенно прав) строго регламентированы и закованы в железные рамки. Любое отступление от летных Законов может стоить нарушителю его жизни или жизни его товарищей, как минимум может повлечь за собой опасное летное происшествие. И потому из колеи никуда. Только жестокая неизбежность или невольная ошибка может выбить летчиков из этой колеи.
Но на земле все, как у всех. А все смертные случается, шутят, разыгрывают, чудят и иногда еще и «морозят».
И как «морозят» !!!
Так что, как я уже писал раньше, это становится легендами.
Вот одна из легенд, но все сказанное - истинная правда, в каждом слове.
Полеты у нас, как правило, начинались далеко за полдень, чтобы, полетав днем мы могли потренироваться и ночью. Перед полетами народ старался отдохнуть, ведь полеты заканчивались далеко за полночь.
На аэродром мы перемещались на мотовозе, это такой поезд с тремя-четырьмя плацкартными вагонами, и одним товарным вагоном - теплушкой с поручнями вдоль стен, чтобы держаться. Просто пустая теплушка с открытой сдвижной дверью, в нем ездили курильщики, те, кому хотелось покурить.
Теплушку любили и те, кто любил покурить на халяву, в нем всегда можно было стрельнуть сигаретку.
Остальные вагоны, как было сказано, плацкартные, народ там кучковался по интересам, разговаривали, молчали, глядя в окно, или играли, в основном в «коробок», это когда спичечный коробок кладут на край столика, так, чтобы часть коробка нависала над краем стола. И ударом пальца снизу коробок подбрасывался. Если коробок на столике вставал на боковое ребро, то игрок зарабатывал два очка, если коробок вставал на попа, то пять. Набравший первым двадцать одно очко побеждал. Играли и в карты, и в шахматы. В шахматы часто играли в уме. Но такая игра продолжалась примерно до пятнадцатого-двадцатого хода, потом игроки начинали путаться, хотя все ходы и без записи могли вспомнить. За десять минут, что мотовоз вез нас на аэродром, все успевали поболтать, покурить и поиграть.
Останавливался мотовоз около летно-технической столовой. И народ из вагонов перемещался в столовую, где за едой обменивался новостями, слухами, строили предположения на варианты полетов.
Бывало так, что поев, все узнавали, что полетам по какой-то причине отбой, чаще всего это происходило по погоде. А отбой полетов в те времена означал только одно – праздник, то есть выходной. Причем про отбой могли сообщить в любом месте и в любое время. С момента получения сообщения каждый действовал в обратном порядке, и добравшись до мотовоза, мог считать себя свободным. Выходной по отбою делался потому, что работали мы в те времена очень много, по шестнадцать и более часов. Выходные, общепринятые, в субботу и воскресенье у нас случались редко, иногда в месяц раз, и то, лейтенантов в такой выходной старались засунуть в наряд, так как в остальные дни лейтенанты летали чаще других, и поставить их в наряд было затруднительно. В такие дни командиры эскадрилий не диктовали начальникам штабов, кого можно поставить в наряд, а кого нельзя. И начальники штабов в выходные отыгрывались на неугодных и разгильдяях.
Авиация, она всепогодная, и потому отбои случались крайне редко.
Несмотря на то, что полеты в подавляющем большинстве народ любил, отбой полетов был делом желанным и охотно ожидаемым.
На полеты руководство приезжало вместе с техниками, на полчаса раньше основного летного состава.
Командование осматривало аэродром, заслушивало все обеспечивающие полеты службы, оценивало обстановку и принимало решение на полеты. После чего давались указания разведчику погоды, и он взлетал на разведку.
По распорядку дня так получалось, что, когда разведчик погоды взлетал, остальной летный состав уже был в столовой. И для обедавшего народа взлет разведчика был событием знаковым, рев двигателей оповещал всех, что все идет по плану.
Разведчик разведывал погоду и давал оценку работе радиотехнических средств, а потом, когда командиры кораблей и штурманы собирались на предполетные указания, детально докладывал об этом.
После обеда весь летный состав выходил на стоянку автобусов. Тогда Родина еще помнила о своих защитниках, и личный состав по аэродрому ездил в автобусах. Позже автобусов не стало, появились скотовозы Зил-157. Хорошая машина, но не для перевозки ценного груза - личного состава.
Автобусы перевозили народ в расположение полка, где летный состав проходил медосмотр у доктора, а потом все расходились, командиры кораблей и штурманы на предполетные указания, остальные на стоянку.
Что происходит после указаний, читатель уже знает, из предыдущего рассказа.
В мотовозе и в столовой народ всегда прикидывал вероятность отбоя полетов, мечтал об этом, и строил планы на этот случай. А планов у нашего народа всегда было громадьё, дети, друзья, машина, мотоцикл, рыбалка, охота, природа, жена, двоюродная жена и еще много чего захватывающего и интересного.
Лето, июль месяц.
Из дома, на мотовоз народ, как правило, приходил чуть пораньше и в ожидании травил анекдоты и байки, обменивался новостями, в общем, делал все то, что делают, ожидая транспорт. Отличие от гражданских состояло лишь в том, что, хотя численно полк насчитывал намного более тысячи человек, все друг друга знали, как минимум в лицо, иерархия была армейская, а поголовное высшее образование офицеров, и добротное образование прапорщиков (наши прапорщики как правило имели за плечами техникумы), выстраивало специфичную компетентную среду.
На остановке мотовоза народ кучковался по интересам или по случайному принципу.
В компаниях всегда были какие-то заводилы и хохмачи, отовсюду раздавался смех, народ выслушивал очередную новость, байку, хохму или анекдот. Такие заводилы, как правило, имели громкий голос, или же их слушали внимательно, и потому слышало их много народа.
Один из прапорщиков, старший воздушный стрелок-радист, командир огневых установок, сокращенно КОУ, старший прапорщик Ставский, был, как пел Владимир Высоцкий «врун, болтун и хохотун», обладал громким голосом, был завзятым говоруном и хохмачем. Его часто можно было застать там, где творилось что-то осуждаемое командованием. Он был всегда слегка растрепан, белобрыс и белобров. Его плоское голубоглазое лицо всегда выражало благополучное задорное настроение. Конечно, это нравилось окружающим. И это его настроение вечно подталкивало его на сотворение какой-либо авантюры, розыгрыша или шутки.
В этот раз снова, затесавшись в народ, он громко и авторитетно объявил, что точно знает, что сегодня полеты отобьют.
Зная Ставского, народ понимал, что это розыгрыш, но ради интереса слегка подыгрывал ему.
День был жарким, по небу плыли отдельные мощно-кучевые облака. Хотелось пива и выходных. Выходных не было уже давно, и всем очень мечталось, чтобы так и было. Хотелось на пляж, окунуться в прохладную воду, машины, мотоциклы, рыбалка, удочки, женщины, семья….
А Ставский искушал. «Он точно слышал от метео, что будет отбой, вон облака, возможна гроза, ветер, давление и вообще…»
Народ понимал, что Ставский скорее всего шутит.
Но!
Общество подыгрывало ему ради шутки, и в то же время очень хотело, чтобы шутка стала действительностью.
На аэродроме от остановки мотовоза до столовой надо было пройти метров сто пятьдесят. И пока народ шествовал до столовой, мимо нее в автопарк непонятно по какой причине проехало несколько топливозаправщиков и АПА (источников электропитания для обслуживания и запуска двигателей самолетов).
А по времени все это должно было двигаться наоборот, в сторону стоянки самолетов.
В это же время, пообедав, из столовой выходил инженерно-технический состав, они приезжают чуть раньше, и народ набросился на них с вопросом: «Техника в парк поехала - это что? Отбой?»
Техники про отбой ничего не знали, но призадумались.
Многие решили не спешить на стоянку.
По цепочке уже передавалось, «возможен отбой».
А при отбое полетов мотовоз к остановке подавали быстро, он также быстро набивался людьми, и опоздавшим потом приходилось терять драгоценные тридцать минут личного времени на ожидание следующего рейса. А время, не забываем, уже за полдень.
Ставский обратил внимание общества на едущие в парк машины. В случае отбоя полетов это так и происходило. Народ взбодрился. Может и вправду отбой.
Обществу очень хотелось выходного, он просто висел в воздухе.
В столовой общество всегда проводит много времени. Пока официантки примут заказы, подадут еду, пока все поедят. Многие любят кушать не спеша, другие за компанию их ждут.
А в это время Ставский громко подогревал тему отбоя.
Он подошел к телефонному аппарату, стоящему в зале, и сделал вид, что говорит с метео, затем положил трубку, и объявил, ну вот, точно отбой.
И тут Ставского поддержал разведчик погоды.
Он не взлетел!
Народ в столовой, значит разведчик должен взлетать!
Когда взлетает самолет, то рев двигателей слышен не только на аэродроме, но и в городе, в восьми километрах от аэродрома.
Никто в столовой не знал, что в это время на аэродром возвращался наш полковой Ил-14, и он по указанию с КДП попутно произвел эту самую разведку.
Разведчик не взлетел, и народ вправду начал надеяться на отбой!
Какая то автотехника ушла в парк, разведчик не взлетел.
В случае отбоя обычно так и происходило, народ обедал, после чего кто-то из руководства входил в зал, и объявлял этот самый «отбой», общество на сытый желудок выходило на остановку мотовоза, мотовоз быстро приходил, и все уезжали по домам. Все сбывалось.
В зале зазвонил телефон. Официантка позвала к телефону командира корабля Иванова.
В случае отбоя полетов один из командиров кораблей заступал дежурным руководителем полетов, а штатная группа руководства уезжала домой. Иванов к тому времени уже пообедал, поговорив по телефону, не говоря ни слова, он забрал планшет и ушел из столовой.
Ну вот, засиял Ставский, Иванова вызвали на КДП заступать дежурным руководителем.
Смута нарастала.
А в это время под окном столовой еще пара спец-автомашин проехала в автопарк.
Народ пришел в смятенье!
Ну что было думать народу?
Ситуация становилась все более очевидной.
Теперь все начинали верить в такой желанный отбой.
Во времена СССР к народу относились уважительно. Наш аэродром огромен, и личный состав перемещался по аэродрому солидно в автобусах. Водителями были матросы срочной службы, они ездили по заведенному распорядку, перевозя народ в расположение полка и обратно. И вот эти матросы, сделав первый рейс от столовой услышали от тех. состава, что видимо, будет отбой, и чтобы не возить народ туда и обратно, решили не спешить со следующим рейсом.
Солдат спит, служба идет, и уехав туда, они закинули ноги на руль, и слегка вздремнули. За десять минут сильно ругать не будут, а там и ситуация прояснится.
А в это время!
"Прогрессивное человечество" пообедало и вышло на остановку автобусов.
А автобусы не пришли!
Ставский торжествовал.
Он все предвидел точно!
Желанный отбой похоже сбывается!
И вдруг!!!
К перрону у столовой подали мотовоз!
Совершенно случайно, не для полка, а для экипажа Ил-14, вернувшегося из командировки, с ним прилетели пассажиры. Так совпало.
Но народ про Ила ничего не знал, Ил летает тихо.
Всем стало ясно – отбой!
Мотовоз пришел по отбою полетов!
Отбой! Точно отбой!
Наконец-то!!!
Народ рванул на мотовоз.
Вот так, безупречно работающий механизм Советской армии дал сбой.
Полк в полном составе уехал домой. За полком уехала в автопарк автотехника, выехавшая для обеспечения полетов. Ракетчики увезли в хранилища, привезенные и подготовленные к подвеске под самолеты ракеты, бомбы увезли на бомбосклад. Все службы, задействованные в полетах, свернули свою работу.
Автотехника, которую ранее видел народ, оказалось, возвращалась с обслуживания двух перелетающих транспортных Ан-12 и вернувшегося Ил-14.
А в это время!
Командир полка уже выслушал от Ил-14 условия над аэродромом и принял решение на полеты. Он принял все положенные доклады от служб, обеспечивающих полеты, и все, кому положено готовились доложить предполетные указания командирам и штурманам.
До начала указаний еще оставалось немного времени, и, как обычно это бывает, командование вышло подышать-покурить на балкон на КДП. С вышки открывался замечательный вид на весь наш реально огромный аэродром и местность вокруг аэродрома. Теплый свежий воздух, красивая природа, немного свободного времени. Красота!!!
Но что за хрень?
Руководство увидело какой то "Сталкер" - самолеты на стоянках зачехлены!
Автотехника, обеспечивающая полеты, отсутствует!
Личного состава на аэродроме нет!!!???
Что это??????
Конечно разобрались.
Наверх доложили, что полетам отбой
«по погоде».
Все смеялись.
Ставский получил взбучку.
Но! В общем и не был наказан.
Народ получил столь желанный выходной.
Аэродром Остров:
