А относительно "дурных женщин, питающихся негативными эмоциями" есть три классических архетипа - "кликуша", "вакханка" и "ведьма". Методы нейтразации каждой из них вполне чётко зафиксированы в архетипическом сознании - "высечь кликушу", "зарубить вакханку", "сжечь ведьму".
При обычной истерике хорошо помогают обливания холодной водой или пара пощёчин (не говоря уже о постановке пиявок на шейку матки или инъекциях транквилизаторов).
Добавлено спустя 8 минут 29 секунд:
Асктай, я-то и Евангелия, и Ветхий Завет читал (и неоднократно), равно как труды Отцов Церкви.
Добавлено спустя 13 минут 23 секунды:
Кстати, Асктай, товарищь Сунь-Цзы, который как раз воспевал военную хитрость и во главу угла ставил возможность победить с минимальными затратами сил и средств, это случаем, не один из представителей "современного мира"?
Нет, я не отрицаю необходимость воинских хитростей (хотя принципиально не верю в "хитрые планы"), но лично я к эффективности подобных вещей отношусь весьма скептически, являясь, скорее, сторонником Клаузевица.
"Плащи и кинжалы - полный отстой,
Служит в пехоте парень простой.
Чем куртуазить в княжьих палатах,
2,7башь алебардой, будь, бразер, солдатом"
Есть время собирать камни и строить из них хрупкое здание международной безопасности, а есть время разбрасывать камни, причём так, чтобы они летели куда надо, и падали на те головы, которые надо.
Добавлено спустя 3 минуты 36 секунд:
А вообще, Асктай, вспомните слова Христа: "Не мир я принёс вам, а меч", или "Продайте одежду свою и купите мечи".
Добавлено спустя 7 минут 11 секунд:
Как там у Олдей?
"Женщина танцевала. Горным обвалом рокотали тимпаны; пронзительно, как жертвы под ножом, визжали дудки – и босые пятки сами выбивали дробь из прокаленной солнцем земли. Аспидное пламя волос – по ветру. Кармин хитона, упавшего с плеч – по ветру. Пояс чудом держится, застежки отлетели, нагая грудь бесстыже скачет в такт пляске. Пускай! Что за дело? Плещут бирюзовые волны по подолу, кружат, завораживают. Все – по ветру! Пыль из-под ног – вихрем. Не женщина – смерч кровавый во дворе метет.
– Эвоэ, Вакх! Эвоэ!
Всюду кармин – на лице, на ладонях. Под ногтями, под ногами… Разметал смерч по двору багровые клочья – был малыш Полифем, как не был. Года бедняге не сравнялось. Ликует во дворе одержимая, топчет останки сына. Гром тимпанов, визг дудок – неужели не слышите?
Не слышат. Иначе тоже в пляс пустились бы. Сгустилась над двором тишина-смола – вязкая, черная. Не смола даже – туча-гроза. Гелиос в небе с лица спал, побледнел, на землю взирая. Тень Тиринф накрыла – зябко, смутно отсюда до моря. Молчит толпа за распахнутыми настежь воротами. Топчется на улице, смотрит. Еле слышно скулит побитый пес – Спартак-фракиец, муж плясуньи. Баюкает сломанную руку, под ноги глядит. Как увидел, что мать с сыном сотворила – к жене кинулся. Прибить? Скрутить? В чувство привести?
Он и сам не знал.
Опомнился, лишь когда насилу вырвался. Рука – плетью, половина лица – в лохмотья. Не женщина – бешеная эриния-мстительница из Аида! Только ни при чем тут был Аид Неодолимый, владыка подземного царства.
– Эвоэ, Вакх! Эвоэ!
Спартак плакал, не стыдясь.
– Мамка!
Тишина треснула гнилой тканью. Женщина не обернулась.
– Мамка!!!
– Стой!
– Сдурел?!
– Она ж тебя…
Фирей и Амфитрион вцепились в Ликия, оттаскивая дурака назад, за ворота. Толпа качнулась морской зыбью, глухо зашумела, ударила волной в берег. Печать молчания спала с людей, но говорили все равно шепотом. Будто опасались потревожить… Кого?
– И до нас добралось…
– Что теперь, соседи?
– Все теперь! Будет, как в Фивах…
– Как в Беотии!
– В Аттике!
– Неужто Ди…
– Чш-ш!
– …Косматый? У нас, в Тиринфе?!
– Так басилей [5] же…
– А что басилей? Вакху басилей не указ…
– Эвоэ, Вакх!
Женщина похотливо изогнулась, освобождаясь от рванины, еще недавно звавшейся хитоном. Пояс упал ей под ноги. Свернулся в пыли змеей – берегись, ужалит. Нагая, жена Спартака напомнила зрителям статую, ожившую по воле богов, с остатками красной глины на лице и руках. Движения вакханки дышали такой незамутненной, животной откровенностью, что толпа, большей частью состоявшая из мужчин, со вздохом качнулась вперед – и сразу, опуская взгляды, подалась назад. Сама мысль о совокуплении с этим существом вызывала у тиринфян содрогание.
То, что кружило сейчас по двору, выламывалось из мужских представлений о миропорядке. Муж, дети; веретено, прялка, жернов; «уделом женщины молчанье служит»… И вдруг храм бытия рухнул в одно мгновение. Хаос грозил войти в каждый дом. Чья очередь? Кто, обуян безумием Вакха, разорвет в клочья своих детей?
Твоя жена? Сестра? Мать?
От врага можно запереться в крепости. На дикого зверя – устроить облаву. От чудовища спасет герой. Его даже звать не надо: в Тиринфе правит Персей Горгоноубийца. Гнев бога искупают жертвой. Может, и тут – жертву? Поклониться Косматому, как беотийцы – глядишь, и пронесет? Правда, в Беотии вакханки не перевелись. Да и басилей… Ох, басилей! Не простит. Кровью умоемся, соседи. Между Сциллой и Харибдой плывем. Ждем: минует – не минует? Боги, за что караете?!
Боги молчали."