Нужна информация от лётчиков для исп. рассказа.
- Автор темы eddi
- Дата начала
eddi
Активный участник
- Сообщения
- 68
- Адрес
- Санкт-Петербург
Итак прошу прощение всё с начала.
1. подкатывают стремянку.
2. изменяю позывной "первый" на другую например - двадцатый так можно?
3. "Подрабатываю ручкой. ловлю машину педалями" - правильно?
4. предохранитель на катапульте - убираю.
5. "Горючки " 4.5 тонны или оставим 5 тонн ?
6. боекомплект - полторы или две тонны?
7. Подала голос "Рита" - " борт отказ двигателей" так пойдёт?
вроде как всё...
Рассказ не хотел загружать техническими диалогами, понятными только профессионалам.
1. подкатывают стремянку.
2. изменяю позывной "первый" на другую например - двадцатый так можно?
3. "Подрабатываю ручкой. ловлю машину педалями" - правильно?
4. предохранитель на катапульте - убираю.
5. "Горючки " 4.5 тонны или оставим 5 тонн ?
6. боекомплект - полторы или две тонны?
7. Подала голос "Рита" - " борт отказ двигателей" так пойдёт?
вроде как всё...
Рассказ не хотел загружать техническими диалогами, понятными только профессионалам.
Однако именно профи, такие как наши камрады LEO и МиГ-31, смогут дать вам компетентные консультации по затронутым вами вопросам.
1.Угу.
2.Лучше трёхзначный.
3.Самолёт пикирует? Тогда педали лучше не трогать. Ручку на себя дабы вытянуть самолёт из пике.
4.Угу.
5.Остаток -- столько-то килограмм (остаток -- 4500, 3500, 1200 и т.п.)
6.Боекомплект лучше указывать не по массе, а по типу. Ну типа: "под фюзеляжем, мотогондолами и на внутренних крыльевых узлах -- шесть ФАБ-100, на внешних крыльевых узлах -- шесть Р-73". Как-то так...
7.Подала голос "Рита" -- "Отказ двигателей".
ИМХО: так будет лучше. Но нужно проконсультироваться у более знающих товарищей.
Последнее редактирование:
eddi
Активный участник
- Сообщения
- 68
- Адрес
- Санкт-Петербург
Не стесняйтесь, задайте ваши вопросы упомянутым мною товарищам сами.
LEO
Военный лётчик
- Сообщения
- 592
- Адрес
- Алтайский край
Двухзначные позывные были у курсантов в училище, в боевом полку 5ти значные, но в эфиг озвучивались только последние три цифры, причем например 301ый это командир полка, и дальше по прядку летчиков было где то человек по 60 если с летенантами в 3й аэ считать, у меня например в первой аэ позывной был 325й
Ручка управления самолетом РУС называется, рычаг управления двигателем РУД
РУД двигают, или его вообще не поминают, говорят убрал обороты на малый газ, поставил РУД на максимал, на некоторых самолетах говорят включил максимал, включил форсаж, РУС, ручку, тянут на себя, отдают, отдал от себя в лево, ручкой удерживают крен, удерживают угол пикирования, удерживают самолет на глиссаде (глиссада это траектория снижения на предпосадочной прямой
Педали дают, заздал крен в левот и дал левую ногу что бы устранить скольжение.
Т.е. при создании крена дается та педальль в какую сторону крен, тогда разворот будет без скольжения, при выводе из штопора дается даль против вращения, а ручка от себя строго по белой черте, на всех истребителях была белая черта посредине пиборной доски, вот строго по ней...
Килограммы на сушках, а литры на мигах, потому количество топлива обозначать надо просто цифрами, 2100, 3200, 600 еще есть аварийный остаток
Ручка управления самолетом РУС называется, рычаг управления двигателем РУД
РУД двигают, или его вообще не поминают, говорят убрал обороты на малый газ, поставил РУД на максимал, на некоторых самолетах говорят включил максимал, включил форсаж, РУС, ручку, тянут на себя, отдают, отдал от себя в лево, ручкой удерживают крен, удерживают угол пикирования, удерживают самолет на глиссаде (глиссада это траектория снижения на предпосадочной прямой
Педали дают, заздал крен в левот и дал левую ногу что бы устранить скольжение.
Т.е. при создании крена дается та педальль в какую сторону крен, тогда разворот будет без скольжения, при выводе из штопора дается даль против вращения, а ручка от себя строго по белой черте, на всех истребителях была белая черта посредине пиборной доски, вот строго по ней...
Килограммы на сушках, а литры на мигах, потому количество топлива обозначать надо просто цифрами, 2100, 3200, 600 еще есть аварийный остаток
LEO
Военный лётчик
- Сообщения
- 592
- Адрес
- Алтайский край
Зы обещал написать, но в воскресенье хряпнулся в яму в гараже сосвету зашел не видел, чуть не убился, не до писанины было
Последнее редактирование:
Вы это... в общем берегите себя, камрад!
LEO
Военный лётчик
- Сообщения
- 592
- Адрес
- Алтайский край
Да ниче вроде обошлось)))
eddi
Активный участник
- Сообщения
- 68
- Адрес
- Санкт-Петербург
Исправил..спасибо....
На днях написал рассказ про сюжет ветерана... здесь показать???? Сразу оговорюсь кому то нравиться, кто то в восторге, а есть с ненавистью т.к. в рассказе присутствует комиссар еврейской национальности.
Показывать?
На днях написал рассказ про сюжет ветерана... здесь показать???? Сразу оговорюсь кому то нравиться, кто то в восторге, а есть с ненавистью т.к. в рассказе присутствует комиссар еврейской национальности.
Показывать?
Конечно, выкладывайте. Почитаем.
Ничего, у нас тут свой имеется. Ну, почти комиссар. Так что не переживайте.
eddi
Активный участник
- Сообщения
- 68
- Адрес
- Санкт-Петербург
"Сука"
Повестка. Лейтенант, молодой парнишка, видно, только после училища, зачитывает заявление:
… Николай Иванович, 1918 года рождения, пытался сорвать праздник девятого мая 1970 года, нецензурно выражаясь, нанёс оскорбление председателю Совета ветеранов товарищу Фельману Михаилу Израилевичу…
Девятое мая… Я всегда любил этот день. День Победы – для меня самый большой праздник. Те, кто воевал, и те, кто видел смерть, слышал, как свистят пули врага и поднимался в атаку, этого не забыть никогда. Что бы ни говорили и что бы ни писали, передать ощущение войны невозможно, чтобы это понять, нужно там быть, видеть и чувствовать. Старый поношенный пиджак, белая чистая рубашка, из наград только лента тяжёлого ранения. День выдался солнечный, настроение у всех приподнятое, везде красные флаги, цветы, на лицах улыбки, слышна музыка. На площади города собирается народ, возложение венков, речи, и так как городишко небольшой, импровизированный парад воинской части. С трибуны выступает председатель исполкома, с листа читает поздравления, слова известные, бодрые. Солнце бьёт в лицо, смотреть трудно. Вспоминаю бой, тогда так же солнце било в лицо, немец сидел на высоте, позиция идеальная, скашивал наших сотнями. Я был в третьей волне, две первые уже лежали на поле.
Сейчас выступит председатель совета ветеранов Фельман Михаил Иванович. Я не ослышался? Фельман! Наш народ….победу над фашистскими захватчиками…ценой …жизни… одержал… Великую победу… Я всматриваюсь в оратора, хороший костюм, пиджак отвисает от орденов и медалей, вид холёный, наглый и уверенный. Узкое лицо, поросячьи хитрые бегающие глазки, это лицо я не забуду ни когда!
Су-у-ука!!
Рядом стоящие отпрянули от неожиданного громкого моего возгласа и отошли.
Настала тишина, оратор, прищуриваясь, всматривается в меня, и на его лице выражается смесь удивления, страха и ненависти.
Узнал, сука!
Фельман, с артистичностью обиженного, уходит за спины людей на трибуне.
Грянула музыка.
– Взять высоту и перейти в наступление, кричит комиссар Фельман, за отступление расстрел, всем понятно.
– Мы эту высоту ночью возьмём, обойдём с флангов, а так положим всех, – говорит мой фронтовой друг Иван Фролов.
– Что! Выйти из строя, – кричит Фельман.
– За отказ выполнения приказа и саботаж – расстрелять! – визжит Фельман.
Ивана, у которого смелости не занимать и душа коллектива, тут же вывели, и перед строем, всем для острастки, расстрельная команда дала залп.
– Всех расстреляю, – махая ТТ, визжал Фельман.
С высоты с флангов, немцы уже положили две волны. Станковый пулемёт МГ выдавал 1200 выстрелов в минуту. Прозванный косой Гитлера, делал своё дела безотказно. До высоты подъёма холма не добежал никто, не менее двухсот бойцов погибли, так и не поняв, за что их пустили на верную смерть. Немец, обычно с высоты, косил задние ряды с прицельной дальностью в пятьсот метров, а после принимался за первые ряды.
Слышен стук «Максима» по отступающим и ползущим раненым, выполняя приказ по саботажникам и трусам.
“Нужно вырваться в первые ряды и уходить на левый фланг”, – подумал я.
– Ро-о-та-а, вперёд, – слышу крик младшего лейтенанта.
Вырываюсь вперёд, бегу что есть силы, солнце слепит в глаза, стараюсь обогнать свою смерть.
Падаю, прижимаюсь к земле, словно хочу в неё спрятаться весь, свист пуль, кругом крики от боли раненых, я с хрипом ловлю воздух, сердце готово выпрыгнуть, пот заливает глаза.
Я жив, вперёд, ползти к левому краю фланга. Чем быстрее, тем больше шансов на жизнь. Я уже начал подъём на холм, оборачиваюсь назад, отсюда вижу страшную картину, которая мне будет сниться всегда: зелёное поле покрыто телами наших солдат, человек триста, не меньше, светло-коричневые пятна сплошь закрывали зелёный ковёр. Очнулся, когда снова, выше правее, застрочил немецкий пулемёт. Ползу, солнце жарит как в аду, в горле пересохло, хочется пить. Резкая боль в бедре, переворачиваюсь на спину, зацепил гад, сразу и не заметил. Штанина пропиталась кровью, нарастает боль, двигаю носком, кость цела, я так просто не сдамся, вперёд. От жары и потери крови перед глазами круги, ещё немного, и потеряю сознание. Заползаю сзади немецкого укрытия. Вот они, теневой навес, куча патронных ящиков и термоса, – да, надолго устроились. Дрожащей рукой проверяю магазин мосинки, пять патронов. Тихонько передёргиваю затвор, идеальная позиция, спускаю курок. И не слышу привычного выстрела. Осечка!
Двое немцев, не подозревая ничего, продолжают переговариваться и смеяться. Здоровые-то какие. Пошла новая волна наших, немцы запустили свою машинку смерти в действие. Только сейчас, подумал я, под треск пулемёта смогу не заметно подползти сзади, успею двоих штыком, если нет, как судьба распорядится. В глазах чёрные круги, нестерпимая боль в ноге, я их должен убить, должен. Подползаю сзади, приподнимаюсь и в падении втыкаю одному меж лопаток, прокалываю насквозь по самый ствол к краю окопа, второй поворачивается, и я валюсь на него на дно окопа. Узкий окоп не даёт немцу меня скинуть, я хватаю его за горло и давлю из последних сил, откуда-то у него в руке штык-нож, хрипя, немец бьёт меня по лицу лезвием, мне обжигает лицо, кровь заливает на лицо немца, я теряю сознание. Всё.
Я открываю глаза, плохо соображая происходящее вокруг, я не чувствую своего тела, лежу на земле, рядом ходит сестра.
Пить!
Глоток горячей воды приводит меня в чувство, я слышу речь:
– Думали, мёртв, еле отцепили от немца, заглушил пулемёт, туда и ринулись все.
Рядом стоял Фельман, хитро улыбаясь, сказал:
– Эк тебя располосовали.
– Сука ты, Фельман, – сказал я из последних сил.
– Что! – хватаясь за кобуру, со злостью визжит Фельман.
Но, оглядываясь, придя в себя, сказал:
– Я тебя первого расстреляю после санбата.
В полевых условиях ногу не спасли, лицо зашили, как сапог, и отправили домой, так что желание своё комиссар Фельман не удовлетворил.
– М…да, – сказал следователь, закуривая очередную папиросу, – дела. То, что вы мне сказали, верю, но с ним поделать ничего не могу. Уважаемый человек, ветеран, дошёл до Берлина, председатель совета ветеранов. Начнётся сыр-бор, разбирательство, и что, мало ли кто чего на войне не поделил, какие обиды, война есть война. Ладно, Иваныч, ступай домой, напишу в протоколе, проведена разъяснительная работа, ты вину признал.
– В чём, сказал я, в чём я признал! В том, что он за орден положил на том поле триста таких молодых парней, как ты, расстреливал направо и налево. Ты пиши что хочешь, сука он и есть сука.
– Ладно, Иваныч, распишись здесь и иди с миром. Я зайду к вам, поговорим, очень мне интересны военные истории, так сказать, от первого лица.
Ночью опять мне снился сон, те триста молодых парней, которые навечно остались лежать на зелёном ковре травы, для того, чтобы следующие поколения могли свободно по нему гулять, жить и помнить.
Л.Э.Л.
Повестка. Лейтенант, молодой парнишка, видно, только после училища, зачитывает заявление:
… Николай Иванович, 1918 года рождения, пытался сорвать праздник девятого мая 1970 года, нецензурно выражаясь, нанёс оскорбление председателю Совета ветеранов товарищу Фельману Михаилу Израилевичу…
Девятое мая… Я всегда любил этот день. День Победы – для меня самый большой праздник. Те, кто воевал, и те, кто видел смерть, слышал, как свистят пули врага и поднимался в атаку, этого не забыть никогда. Что бы ни говорили и что бы ни писали, передать ощущение войны невозможно, чтобы это понять, нужно там быть, видеть и чувствовать. Старый поношенный пиджак, белая чистая рубашка, из наград только лента тяжёлого ранения. День выдался солнечный, настроение у всех приподнятое, везде красные флаги, цветы, на лицах улыбки, слышна музыка. На площади города собирается народ, возложение венков, речи, и так как городишко небольшой, импровизированный парад воинской части. С трибуны выступает председатель исполкома, с листа читает поздравления, слова известные, бодрые. Солнце бьёт в лицо, смотреть трудно. Вспоминаю бой, тогда так же солнце било в лицо, немец сидел на высоте, позиция идеальная, скашивал наших сотнями. Я был в третьей волне, две первые уже лежали на поле.
Сейчас выступит председатель совета ветеранов Фельман Михаил Иванович. Я не ослышался? Фельман! Наш народ….победу над фашистскими захватчиками…ценой …жизни… одержал… Великую победу… Я всматриваюсь в оратора, хороший костюм, пиджак отвисает от орденов и медалей, вид холёный, наглый и уверенный. Узкое лицо, поросячьи хитрые бегающие глазки, это лицо я не забуду ни когда!
Су-у-ука!!
Рядом стоящие отпрянули от неожиданного громкого моего возгласа и отошли.
Настала тишина, оратор, прищуриваясь, всматривается в меня, и на его лице выражается смесь удивления, страха и ненависти.
Узнал, сука!
Фельман, с артистичностью обиженного, уходит за спины людей на трибуне.
Грянула музыка.
– Взять высоту и перейти в наступление, кричит комиссар Фельман, за отступление расстрел, всем понятно.
– Мы эту высоту ночью возьмём, обойдём с флангов, а так положим всех, – говорит мой фронтовой друг Иван Фролов.
– Что! Выйти из строя, – кричит Фельман.
– За отказ выполнения приказа и саботаж – расстрелять! – визжит Фельман.
Ивана, у которого смелости не занимать и душа коллектива, тут же вывели, и перед строем, всем для острастки, расстрельная команда дала залп.
– Всех расстреляю, – махая ТТ, визжал Фельман.
С высоты с флангов, немцы уже положили две волны. Станковый пулемёт МГ выдавал 1200 выстрелов в минуту. Прозванный косой Гитлера, делал своё дела безотказно. До высоты подъёма холма не добежал никто, не менее двухсот бойцов погибли, так и не поняв, за что их пустили на верную смерть. Немец, обычно с высоты, косил задние ряды с прицельной дальностью в пятьсот метров, а после принимался за первые ряды.
Слышен стук «Максима» по отступающим и ползущим раненым, выполняя приказ по саботажникам и трусам.
“Нужно вырваться в первые ряды и уходить на левый фланг”, – подумал я.
– Ро-о-та-а, вперёд, – слышу крик младшего лейтенанта.
Вырываюсь вперёд, бегу что есть силы, солнце слепит в глаза, стараюсь обогнать свою смерть.
Падаю, прижимаюсь к земле, словно хочу в неё спрятаться весь, свист пуль, кругом крики от боли раненых, я с хрипом ловлю воздух, сердце готово выпрыгнуть, пот заливает глаза.
Я жив, вперёд, ползти к левому краю фланга. Чем быстрее, тем больше шансов на жизнь. Я уже начал подъём на холм, оборачиваюсь назад, отсюда вижу страшную картину, которая мне будет сниться всегда: зелёное поле покрыто телами наших солдат, человек триста, не меньше, светло-коричневые пятна сплошь закрывали зелёный ковёр. Очнулся, когда снова, выше правее, застрочил немецкий пулемёт. Ползу, солнце жарит как в аду, в горле пересохло, хочется пить. Резкая боль в бедре, переворачиваюсь на спину, зацепил гад, сразу и не заметил. Штанина пропиталась кровью, нарастает боль, двигаю носком, кость цела, я так просто не сдамся, вперёд. От жары и потери крови перед глазами круги, ещё немного, и потеряю сознание. Заползаю сзади немецкого укрытия. Вот они, теневой навес, куча патронных ящиков и термоса, – да, надолго устроились. Дрожащей рукой проверяю магазин мосинки, пять патронов. Тихонько передёргиваю затвор, идеальная позиция, спускаю курок. И не слышу привычного выстрела. Осечка!
Двое немцев, не подозревая ничего, продолжают переговариваться и смеяться. Здоровые-то какие. Пошла новая волна наших, немцы запустили свою машинку смерти в действие. Только сейчас, подумал я, под треск пулемёта смогу не заметно подползти сзади, успею двоих штыком, если нет, как судьба распорядится. В глазах чёрные круги, нестерпимая боль в ноге, я их должен убить, должен. Подползаю сзади, приподнимаюсь и в падении втыкаю одному меж лопаток, прокалываю насквозь по самый ствол к краю окопа, второй поворачивается, и я валюсь на него на дно окопа. Узкий окоп не даёт немцу меня скинуть, я хватаю его за горло и давлю из последних сил, откуда-то у него в руке штык-нож, хрипя, немец бьёт меня по лицу лезвием, мне обжигает лицо, кровь заливает на лицо немца, я теряю сознание. Всё.
Я открываю глаза, плохо соображая происходящее вокруг, я не чувствую своего тела, лежу на земле, рядом ходит сестра.
Пить!
Глоток горячей воды приводит меня в чувство, я слышу речь:
– Думали, мёртв, еле отцепили от немца, заглушил пулемёт, туда и ринулись все.
Рядом стоял Фельман, хитро улыбаясь, сказал:
– Эк тебя располосовали.
– Сука ты, Фельман, – сказал я из последних сил.
– Что! – хватаясь за кобуру, со злостью визжит Фельман.
Но, оглядываясь, придя в себя, сказал:
– Я тебя первого расстреляю после санбата.
В полевых условиях ногу не спасли, лицо зашили, как сапог, и отправили домой, так что желание своё комиссар Фельман не удовлетворил.
– М…да, – сказал следователь, закуривая очередную папиросу, – дела. То, что вы мне сказали, верю, но с ним поделать ничего не могу. Уважаемый человек, ветеран, дошёл до Берлина, председатель совета ветеранов. Начнётся сыр-бор, разбирательство, и что, мало ли кто чего на войне не поделил, какие обиды, война есть война. Ладно, Иваныч, ступай домой, напишу в протоколе, проведена разъяснительная работа, ты вину признал.
– В чём, сказал я, в чём я признал! В том, что он за орден положил на том поле триста таких молодых парней, как ты, расстреливал направо и налево. Ты пиши что хочешь, сука он и есть сука.
– Ладно, Иваныч, распишись здесь и иди с миром. Я зайду к вам, поговорим, очень мне интересны военные истории, так сказать, от первого лица.
Ночью опять мне снился сон, те триста молодых парней, которые навечно остались лежать на зелёном ковре травы, для того, чтобы следующие поколения могли свободно по нему гулять, жить и помнить.
Л.Э.Л.
eddi
Активный участник
- Сообщения
- 68
- Адрес
- Санкт-Петербург
Может лучше сказку дать....
eddi, рассказ как-то логически не вяжется: вы пишите, что "городишко небольшой", и тогда главный герой по идеи должен был знать, что его антагонист живет в этом же городе. Но по сюжету рассказа получается, что он встретил его впервые после окончания войны.
eddi
Активный участник
- Сообщения
- 68
- Адрес
- Санкт-Петербург
да верно.. не подумал....надо править.... спасибо за подсказку
eddi
Активный участник
- Сообщения
- 68
- Адрес
- Санкт-Петербург
разбавлю частушками собственного приготовления..
На военные на сборы,
Баб всех пригласили,
Потому что мужики,
От неё косили.
Мы ложились и вставали,
И ползли на зло врагу,
Мужики все здесь собрались,
И хотели на войну.
В рукопашную ходили,
Мы на вражий на окоп,
Лейтенанты все нам сдались,
И с кадилом старый поп.
После сборов разошлись,
По домам, аль кто куды,
Только старый генерал,
Ночь стоял как лейтенант.
На военные на сборы,
Баб всех пригласили,
Потому что мужики,
От неё косили.
Мы ложились и вставали,
И ползли на зло врагу,
Мужики все здесь собрались,
И хотели на войну.
В рукопашную ходили,
Мы на вражий на окоп,
Лейтенанты все нам сдались,
И с кадилом старый поп.
После сборов разошлись,
По домам, аль кто куды,
Только старый генерал,
Ночь стоял как лейтенант.