Вот, камрад целая дискуссия всё знакомых нам авторов в передаче ''Цена победы'' на весьма уваежаемой радиостанции ''Эхо Москвы":
''...Д. ЗАХАРОВ: Извините, несколько слов в контексте оценки собирался или не собирался нападать. 8 февраля 1941 года был утвержден Мобилизационный план - я думаю, вы прекрасно знаете - который определял потери действующей армии первого года войны в сто процентов, то есть эта цифра равнялась 3 млн. 805 тыс. человек, из которых четверть должны была быть убита, четверть покалечена безвозвратно, 500 тыс. ранены. Как можно потерять почти четыре миллиона человек в соответствии с Мобилизационным планом, а не с потолка взятым каким-то умозаключением, если ты не собираешься воевать? Это как? Это 8 февраля 1941 года. То есть это запланированные потери, как они могут возникнуть, если ты не собираешься воевать?
М. СОЛОНИН: Дима, я боюсь, что слушатели не согласятся с этой логикой и, наверное, они будут правы, потому что наверняка, вот сейчас мы с вами сидим беседуем в этом очень теплом помещении, удобном, а где-то в генеральном штабе российской армии тоже профессионалы-офицеры готовят мобилизационный план всяких возможных боевых действий, и они, конечно, эти планы, предполагают и потери.
Д. ЗАХАРОВ: Нет, ну, это само собой…
М. СОЛОНИН: Понимаете, Дима, я, конечно, согласен с вами по сути, но сейчас мы начали играть в поддавки с нашими оппонентами. Оппоненты скажут "ну и что, ну, написали план, каждый генеральный штаб каждой страны, включая Свазиленд, составляют мобилизационный план, в котором написано, сколько бензина сгорит, сколько боеприпасов израсходуется и сколько людей израсходуется, каковые тоже являются бензином для войны". Поэтому само по себе наличие плана не является, на мой взгляд, столь очевидным доказательством агрессивны устремлений Сталина, как реальные факты, акты агрессии, им совершенные за два года.
Д. ЗАХАРОВ: Хорошо, в контексте этого: в том же 1941 году в марте, 24-го числа политбюро принимает решение о срочном строительстве двадцати новых и реконструкции двухсот тридцати старых военных аэродромов. 8 апреля то же политбюро решает, что надо строить шестьсот новых, из которых пятьдесят два постоянных и пятьсот сорок восемь оперативных в приграничных округах. Могу процитировать как бы опись, папку и прочее, прочее. Документ политбюро. Зачем строить столько аэродромов или это тоже из категории гипотетических вещей, особенно на границе?
М. МЕЛЬТЮХОВ: Нет, вы будете смеяться, но как это ни парадоксально, на самом деле столько было самолетов, грубо говоря, что сидеть им было негде, и постольку поскольку опять же, по тому самому Мобилизационному плану, предполагалось как минимум иметь три аэродрома на полк, стандартная как бы норма, желательно, конечно, больше, то так или иначе приходилось на тех самых новых территориях советских, это и Прибалтика, и Западная Украина, Западная Белоруссия, Польша, Буковина с Бессарабией, приходилось осваивать, создавать новую военную инфраструктуру, поэтому само по себе это - я, кстати, с Марком согласен - само по себе это ни о чем не говорит, это та самая подготовка к войне вообще.
В. ДЫМАРСКИЙ: Это просто некая материально-техническая база, инфраструктура под имеющиеся вооружения.
М. МЕЛЬТЮХОВ: Конечно, да.
Д. ЗАХАРОВ: Я спросил - вы ответили.
В. ДЫМАРСКИЙ: Еще одно такое возражение, между прочим, которое я в данном случае транслирую. У меня просто был разговор с хорошо известной нашим слушателям Еленой Съяновой, чьи "портреты" звучат практически в каждой нашей передаче, и она как бы возражала против самой этой концепции, что Советский Союз собирался на кого-то нападать, что у него были какие-то агрессивные планы - она как бы смотрит на эту проблему с той, с западной, с немецкой, что ли, стороны, хорошо зная именно немецкую историю, хотя в данном случае она говорила как раз о Советском Союзе - вот она говорит, что, куда, что собирался завоевывать Советский Союз? Германию? Вообще в истории России никогда не было, это как бы не свойственно геополитическим всем устремлениям российского государства на протяжении всей истории, за исключением, может быть…
М. СОЛОНИН: Ну, Париж-то брали.
В. ДЫМАРСКИЙ: Париж брали, как взяли, так и отдали. Тем не менее, вы считаете, у меня вопрос к историкам, как далеко на запад могли распространяться эти агрессивные намерения, если они существовали?
М. МЕЛЬТЮХОВ: Прежде всего мне хотелось бы указать уважаемым слушателям, заодно и участникам дискуссии, что постоянное использование слова "агрессия" создает определенный психологический настрой и так далее, и так далее.
В. ДЫМАРСКИЙ: Хорошо, уберем слово "агрессия".
Д. ЗАХАРОВ: Ведение боевых действий.
М. МЕЛЬТЮХОВ: Да, в данном случае, отвечая по существу, я лично думаю, что как это обычно и бывает, ваша мощь распространяется до тех пор, пока она не встретит адекватный отпор. Либо это соответствующий противник, либо это, простите, чисто географические условия. В данном случае из вашего примера следует Атлантический океан. Некуда будет идти больше.
В. ДЫМАРСКИЙ: Ну, понятно, не было бы сопротивления - дошли бы до Атлантики.
М. МЕЛЬТЮХОВ: А, собственно, почему нет?
Д. ЗАХАРОВ: Здесь я позволю себе сказать пару слов, а господа историки меня либо опровергнут, либо поддержат. Насколько я знаю, существовали в том или ином виде планы ведения боевых действий против германской группировки, в первую очередь в Польше, ну, и там, где она была развернута на наших границах. Были такие планы. Соответственно, была неподтвержденная версия о том, что Жуков озвучивал идею превентивного удара, но она, опять же, ничем не подтверждена, потому что наши архивы самые лучшие архивы в мире, и их содержание можно будет узнать, наверное, лет через сто. Но вопрос-то заключается в другом. Ведь если бы советские войска нанесли превентивный удар по немецкой группировке в Польше, по сути, воевать-то было бы уже не с кем, ну, плюс-минус, потому что дальше уже лежит открытое поле. Немецкие войска во Франции ничтожно малы, то есть после того, как в рамках плана "Барбаросса" были переброшены силы на восток, на весь Ла-Манш они оставили всего два ягдгешвадера для контроля за воздушным пространством и совершенно комендантские войска. Я так полагаю, что дальнейшие планы, может быть, и не рассматривались в контексте того, что если группировка немецких войск в Польше уничтожена, дальше можно делать что угодно. Я прав или не прав?
М. СОЛОНИН: Хорошо, что мы все-таки перешли к какой-то конкретике, а не к безусловно верным, но общим соображениям. Михаил меня поправит, может быть, я, действительно, не представлял общий объем имеющейся информации. Во-первых, начнем с того, что обозначим четко следующий момент. Мы знаем, не то что мы знаем, мы имеем доступ к очень ограниченному массиву документов, поэтому мы действительно не можем дать по очень многим вопросам однозначного документированного ответа. Ну, приведу один маленький, но очень показательный пример. Безусловно известно, что 24 мая 1941 года, то есть меньше чем за месяц до начала советско-германской войны, в кабинете у Сталина состоялось большое совещание, на котором присутствовала вся военная верхушка, то есть руководство наркомата обороны, руководители военных округов, ВВС и так далее. Это известно по журналу посещений Сталина. Видно, что все эти люди собрались в кабинете и несколько часов что-то обсуждали. В воспоминаниях Василевского, тогда заместителя начальника оперативного отдела генштаба, есть указание о том, что в конце мая, это очень похоже на число 24 мая, до руководителей, командующих военными округами, была доведена некая информация, которую они переписывали лично ручкой, не доверив ее даже секретной машинистке, в помещении с занавешенными окнами, чтобы вражеский шпион при помощи телескопа с другого конца не мог в окно увидеть. То есть были приняты некие решения очень высокой степени секретности на уровне высшего руководства советских вооруженных сил. Это все, что мы знаем, по сей день. Ни протоколы, ни краткие конспекты, ничего больше нам неизвестно. Поэтому мы вынуждены…''
:?