Интересно:
https://www.mk.ru/politics/2020/02/17/otkrylas-sekretnaya-istoriya-razvoda-rossii-i-ukrainy.html
Открылась секретная история «развода» России и Украины
Пророчество царского министра и эпизоды советской истории
Период взросления каждого из ныне живущих поколений россиян был ознаменован той или иной политико-психологической травмой. Чьи-то молодые годы были обожжены брежневским застоем, чьи-то — галопирующим процессом распада Советского Союза, чьи-то — «святыми девяностыми». Последняя в ряду этих психологических травм — идущий сейчас болезненный процесс «развода» с Украиной.
В нашей стране до сих пор считается аксиомой: русские и украинцы — это один народ, внутри которого возникли временные недоразумения. Но с той стороны границы такая постановка вопроса неизменно наталкивается на презрительные истерические крики: какие вы нам братья? Шли бы вы лесом!
Когда и почему начался этот процесс отчуждения Украины от России? Стандартный ответ гласит: это произошло либо в момент распада СССР в 1991 году, либо в момент триумфа второго майдана в 2014 году. Однако не путаем ли мы момент формирования гигантского подводного айсберга с моментом, когда его верхушка впервые показалась на поверхности? Не стартовали ли процессы дезинтеграции российско-украинского братства гораздо раньше?
Открыв книгу блистательного британского историка Доминика Ливена «Навстречу огню: империя, война и конец царской России», я практически обмер от изумления. Первая же строчка этого написанного по итогам кропотливого сидения в архивах фундаментального труда гласила: «Первая мировая война началась в том числе из-за схватки за судьбу Украины».
Согласно Доминику Ливену, эволюция украинского вопроса в Российской империи выглядела примерно так. Еще в 1850 году никакого украинского вопроса в России просто не существовало: «Так называемые малороссы гордились своей уникальной региональной идентичностью... Но при этом они рассматривали себя и свой регион как самый русский из всех владений царя». Все начало меняться приблизительно в 1870-х годах. Как и в некоторых других регионах Европы, в украинских губерниях империи начался процесс подъема национального самосознания. С концепцией «Украина — часть России» начала соперничать концепция «Украина — совершенно отдельное образование».
Накануне начала Первой мировой войны украинский вопрос воспринимался российской правящей элитой в качестве одной из главных угроз статусу страны как великой державы: «В 1914 году восемь украинских провинций производили одну треть всей пшеницы империи, большую часть ее экспортируемого зерна, 80% ее сахара...
Еще более важной была роль Украины в сфере тяжелой промышленности и добычи полезных ископаемых: 70% всего угля империи, 68% ее чугуна, 58% ее стали добывалось и производилось именно в этом регионе». Если контроль над всеми эти ресурсами перешел от России, скажем, к Германии, то Берлин получил бы шанс побороться за свое абсолютное доминирование в Европе.
Весной 1918 года так, собственно, и произошло. Признанная правительством Ленина по итогам Брестского мирного договора «независимая Украина» на практике была сателлитом Германии. К несчастью для Берлина, он не смог удержать в своих руках главный приз. Ослабленная почти четырьмя изматывающими годами Первой мировой войны Германия уже и не имела сил сражаться и скоро капитулировала.
Потерявшая своих немецких покровителей «самостийная Украина» погрузилась в пламя Гражданской войны. За этим последовало установление советской власти и восстановление российско-украинского единства — так, по крайней мере, гласит привычная для нас версия истории. Проблема в том, что в этой привычной для нас версии пропущено несколько критически важных эпизодов — эпизодов, которые десятилетия спустя сыграли для единства двух славянских народов роль бомб замедленного действия.
Насильственная украинизация: советский вариант
Эксцентричный профессор университета в Одессе протестует против политики насильственной украинизации системы образования: на все адресованные ему вопросы на украинском языке он отвечает только на турецком. После перевода главной официальной газеты республики с русского на украинский ее тираж падает почти в два раза. Языковые инспекторы жалуются на «несознательность» населения: сотрудники проинспектированных ими учреждений предпочитают разговаривать на русском и переходят на украинский только если осознают, что к ним пожаловали с языковой проверкой.
К какой исторической эпохе относятся эти картины из украинской жизни? К эпохе Ющенко–Порошенко–Зеленского? А вот и не угадали. Все эти раскопанные профессором Гарвардского университета Терри Мартином факты имели место в первые годы правления Сталина в советской Украине.
Читая изданную в 2001 году в США книгу Мартина «Империя позитивной дискриминации: нации и национализм в Советском Союзе в 1923–39 годах», я постоянно поражался: как же много мы не знаем о нашем совсем недавнем прошлом!
Я считаю себя достаточно подкованным в отечественной истории человеком. Но что я знал до прочтения книги Мартина о сталинской политике по отношению к русскому языку и русскому патриотизму? Знаменитый тост Сталина на приеме в Кремле в мае 1945 года: «Я пью прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза!» Кампания по борьбе с «космополитизмом», попытки доказать, что многие самые значимые технические изобретения были сделаны не «присвоившими себе чужие заслуги» западниками, а скромными русскими тружениками. Например, согласно пропагандируемым тогда теориям, велосипед был изобретен тагильским крепостным мастеровым Артамоновым в 1801 году, а первым поднявшимся в небо на воздушном шаре был рязанский подьячий Крякутный, якобы проживавший в Рязани в первой половине XVIII века.
Все это действительно было, но только в поздний период правления Сталина. А вот в 1920-е годы партия проводила прямо противоположную политику — политику ожесточенной борьбы с «великорусским шовинизмом».
Период Гражданской войны стал в бывшей Российской империи эпохой расцвета самых разнообразных сепаратистских движений и националистических идеологий. Большевикам, поставившим во главу угла идеи классовой борьбы и всемирной революции, это, естественно, не нравилось. Ленин и его соратники начали поиски противоядия против конкурирующей идеологии. Такое противоядие было скоро найдено в работах Ленина, написанных еще до начала Первой мировой войны.
Если все несколько упростить, то националистические идеологии были разделены на относительно прогрессивные и полезные («национализм угнетаемых народов») и источник абсолютного зла в виде «великорусского шовинизма». Подробное изучение трудов и споров ранних советских лидеров по этому вопросу способно свернуть мозги даже людям с самыми крепкими нервами. Я, например, выпал в осадок, когда узнал, что в 1922 году Ленин объявил «великорусскими шовинистами» таких «коренных русаков», как Сталин, Орджоникидзе и Дзержинский. Но все это детали. Главное состоит в том, что, как метко выразился Терри Мартин, «партия стала авангардом нерусского национализма».
Первое место среди этих «нерусских национализмов», как и следовало ожидать, занял украинский национализм. В 1923 году в советской Украине был официально провозглашен курс на «коренизацию». На практике он выразился в мерах, хорошо знакомых нам по современной Украине.
Русские вывески на улицах менялись на украинские. Обучение в школах массированно переводилось с русского на украинский язык. Те, кто не понимал «мудрости новой политики партии», подвергались гонениям. Особенно в этом плане усердствовал такой «коренной украинец», как Лазарь Каганович, ставший в 1925 году партийным лидером республики и сделавший украинский язык основным в работе всего государственного и партийного аппарата.
Иногда основанная на архивных документах книга Мартина читается как плохой анекдот или образчик особо саркастической сатиры. Например, в 1928 году местные власти потребовали от сотрудников киевского корпункта центральной советской газеты «Известия» сдать экзамены на знание украинского языка. Журналисты попробовали жаловаться в Москву, но им это не помогло.
Совсем смешная тема — отправка в союзный центр официальных депеш исключительно на украинском. В 1926 году вал таких служебных документов накрыл московские органы власти, включая Верховный суд и даже ОГПУ (так тогда называлось главное карательное ведомство). С переводчиками с украинского в Москве была тогда напряженка. И столичные чиновники в лице секретаря Центрального исполнительного комитета СССР Авеля Енукидзе попробовали «по-дружески» попросить своих украинских коллег использовать в подобного рода переписке русский.
В ответ из Харькова (там тогда размещалась столица советской Украины) гордо ответили: мы, мол, «придаем большое политическое значение праву каждой союзной республики использовать свой язык на своей территории». Центральным советским органам было рекомендовано нанять переводчиков.
Долго подобная буффонада продолжаться, естественно, не могла. В 30-х курс на коренизацию был постепенно свернут, а некоторые его особо ярые сторонники вроде наркома образования Украины Николая Скрыпника стали подвергаться гонениям за «извращения ленинизма» и «вредительство в языкознании» (Скрыпник намек понял и, не дожидаясь «окончательного разоблачения», покончил жизнь самоубийством).
Но вот как можно оценить долгосрочные последствия этой политики? Правомерно ли перебрасывать мостик между насильственной украинизацией раннего сталинского периода и тем, что начало твориться на Украине после 1991 года? Не слишком ли велик разброс во времени между двумя этими историческими эпохами?
У меня нет ответов на все эти и многие другие вопросы. Но я все равно считаю исключительно важным помнить: агрессивные гонители русского языка, начавшие править бал во времена первого президента независимой Украины Леонида Кравчука, не были первопроходцами в своем деле. Они шли и по-прежнему идут по хорошо проторенным следам.
Неуслышанный пророк: как царский министр Дурново предсказал все
Могут ли в реальной жизни быть пророки, обладающие даром точно предсказывать будущее? Один подобный пророк точно жил в России в 1914 году и на начальном этапе своей политической карьеры был похож не на гениального провидца, а на хамоватого чиновника, охотно использовавшего служебное положение в личных целях.
Карьера Петра Дурново на посту директора департамента полиции МВД Российской империи закончилась в 1893 году громким сексуально-политическим скандалом. Узнав, что его любовница одновременно крутит амуры с бразильским посланником, разгневанный Дурново использовал агентурные возможности своих подчиненных, чтобы достать их письма и вообще вывести «изменщиков» на чистую воду. Темпераментный бразилец пожаловался императору, и главного стража законности империи «примерно наказали» — перевели в Сенат. Но, побывав к 1914 на должности министра внутренних дел, Петр Дурново остепенился и превратился в очень серьезного аналитика.
В феврале 1914 года пожилой экс-министр подал Николаю II записку, в которой предсказывалось, что вероятное поражение России в войне с Германией приведет к революции: «Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового состава, охваченная в большой части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка.
Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению». Естественно, Петр Дурново пытался предотвратить подобное развитие событие и убеждал царя, что война с Германией и ее союзницей Австро-Венгрией России не нужна.
Один из аргументов Дурново в пользу отказа от враждебных отношений с Веной и Берлином звучал так: возможное в случае победоносного для нас исхода войны присоединение к России населенной украинцами австрийской провинции Галиции не усилит государство, а, напротив, его значительно ослабит.
Вот как этот тезис сформулировал сам отставной глава МВД: «Нам явно невыгодно во имя идеи национального сентиментализма присоединять к нашему отечеству область, потерявшую с ним всякую живую связь... Так называемое украинское или мазепинское движение сейчас у нас не страшно. Но не следует давать ему разрастаться, увеличивая число беспокойных украинских элементов, так как в этом движении несомненный зародыш крайне опасного малороссийского сепаратизма, при благоприятных условиях могущего достичь совершенно неожиданных размеров».
Это предсказание Петра Дурново тоже исполнилось. Период российского управления Галицией во время Первой мировой войны был слишком мимолетным, чтобы на что-то серьезно повлиять. Но в 1939 году после крушения Польши большая часть Галиции была присоединена к Советскому Союзу уже на постоянной основе.
Я воздержусь в этом материале от общей оценки такого решения Сталина. Выскажусь лишь о последствиях этого решения, которые стали очевидными десятилетия спустя. Но для этого необходимо сначала сделать шаг назад и поговорить о том, что такое, собственно, Галиция.
Как пишет Доминик Ливен, в 1900 году три четверти тех, кого мы сейчас называем украинцами, жили на территориях, подконтрольных Российской империи. А вот оставшаяся четверть находилась под властью престарелого императора Австро-Венгрии Франца-Иосифа, который считал Россию главной угрозой своему государству. Не удивительно, что три с половиной миллиона украинцев в Галиции превратились в своего рода «антироссийский авангард».