Глава шестая.
Сонья болтала без умолку, словно хотела выплеснуть из себя все, что накопилось в ней за последние полгода. Когда-то, еще в студенческие времена, она была очень общительной девушкой. Будучи идеалисткой, она была душой любой компании, дружила со всей кафедрой. Энди всегда казалось, что она смотрела прямо ему в душу, в те ее уголки, которые были невидимы даже для него самого. Теперь же она целыми днями сидела в своей комнате, в психиатрической лечебнице в Великоросской Конфедерации, принадлежавшей центральному разведывательному управлению Альянса, и общаться там было не с кем. Энди знал, что именно это было для нее самым тяжелым во всей ситуации – не было никого, с кем она могла бы поговорить. Ему было жалко ее до слез, однако он ничего не мог поделать. Поэтому каждый месяц он повторял один и тот же ритуал: покупал огромную плюшевую игрушку, приносил ее в больницу, и затем неподвижно стоял и делал вид что внимательно слушает ее бессвязный монолог про бога и дьявола, про любовь и ненависть и прочую религиозно-эмоциональную чушь. Он не слушал ее, а лишь смотрел в ее большие черные глаза и думал о том, что было когда-то. Что когда-то им хорошо было вместе, что когда-то студенческая жизнь была легкой и беззаботной, а самая большая проблема представляла собой экзамен по квантовой механике...
Никто не знал, что с ней произошло. Возможно, сыграл роль шок от автомобильной аварии, которая, впрочем, обошлась без серьезных травм. Возможно, это были ее эксперименты с наркотиками, которые заставили тронуться ее рассудок. Возможно, это была возникшая ниоткуда экстремальная религиозность. Как бы там ни было – она начала изменяться на глазах у всех. Ее идеализм сменился экстремальной религиозностью, а затем она настолько потеряла связь с внешним миром, что стала не в состоянии заботиться о самой себе – заботу о ней взяли на себя Энди и ее брат. В конце-концов ее состояние ухудшилось настолько, что было принято решение поместить ее в психиатрическую больницу. Чтобы недружественные разведки не могли использовать ее в качестве средства давления, ее поместили в закрытую лечебницу, принадлежавшую управлению разведки.
Куда только катится этот мирок, думал Энди. Ему было муторно на душе. Его подруге не становилось лучше – собственно, специалисты даже не могли поставить окончательный диагноз. Внешний мир стал ей настолько ей неинтересен, что она даже не знала, насколько он изменился в последнее время. А ведь он менялся со страшной скоростью. Война, продлившаяся всего несколько недель, успела вывернуть его наизнанку. Вся экономическая система Альянса была уничтожена, страны постепенно погружались в анархию, исламистианство проникало даже в те уголки, где оно было доселе невообразимо. Исламистианский Союз, потерпев поражение, распался на независимые государства, которые тут же принялись воевать друг с другом. Воевать оружием, которое он разработал сам. Марина заказывала у него крупными партиями многоцелевые беспилотные аппараты, которые были оснащены килл свитчем (их можно было применять только тогда, когда они получали разрешение от военного геостационарного спутника) и поставляла эти аппараты вместе с обычным стрелковым оружием воюющим государствам бывшего Союза через сложные сплетения криминальных сетей и разведки, изменяя тем самым баланс сил то в одну, то в другую сторону и провоцируя новые вспышки войн и насилия. Что, собственно, ей совершенно не мешало выставить свою кандитатуру на пост премьер-министра и глашать пламенные речи о мире во всем мире. Энди поражался, насколько искусно это у нее получалось, и ему было обидно, что она сбывала аппараты по ценам на порядок выше, чем те цены, по которым она закупала их у него самого. Впрочем, все это было ерундой. Энди знал, что в недалеком будущем произойдут события, которые изменят мир больше, чем это сделала война. События с непредсказуемыми последствиями.
Энди обнял на прощание подругу, посмотрел на Марину и собрался было уходить, когда его внимание привлек один из пациентов, внимательно смотревший на него. Энди узнал его. Он сильно изменился, на его уже не было дурацкой самовлюбленной улыбочки – но это был определенно он – Реалист.
- Ты же мертв, - сказал Реалист громко.
- Товарисчь Реалист? Вот-те новости – сказал он и подошел ближе, - Говорил же я – от гуманных пыток можно крышей двинуться... Давно ты тут сидишь?
- Не знаю, - сказал Реалист, - тут что-то странное творится. Трансформеры эти, бред какой – наверное, я действительно умом повредился от этих ваших жучков-паучков. Еще ты тут, воскревший из мертвых блин. Да и неважно это. Вылечат. Традиционное врачевальное искусство исламистианского народа вылечит все. Главное – победа уже в наших руках, а ты и твои мрази в аду гореть будете...
- Победа в чем? – удивленно спросил Энди.
- Ты че, дурак, или прикидываешься? Победа в той войне, которую вы, клоуны, развязали против Союза, и за которую Союз теперь вставит вам по полной.
- Приехали... Союз распался на независимые эмираты через месяц после начала боевых действий, и теперь эти эмираты больше заняты войнушками друг с другом, чем Альянсом. С тех пор вообще-то пять лет прошло. И что значит «мы ее развязали?» Бред какой...
- Какие эмираты, какие эмираты, что за бред!? Союз никогда не распадется! И разумеется вы ее развязали, мрази, кто же еще?
Внезапно у него в голове зашевелилась какая-то мысль. Скорее, даже не мысль, а какие-то воспоминания. Словно он видел прекрасный сон, а когда проснулся, осознал, а когда проснулся, то обнаружил, что прекрасный сон был всего лишь сном, а прекрасным он был только тогда, когда снился. Он вспомнил, что сидит в этой чертовой больнице уже не один год, что кормят тут очень даже ничего, хотя могло быть и лучше, и что посещение душа и туалета тут происходит строго по расписанию...
- Забудь про свой совок, нет его давно. Подписал капитуляцию и затем благополучно распался, на этом и кончилась история о Великом и Могучем...
Удар Реалиста был совершенно неожиданным. Он не замахнулся, не повернул плечи, не изменил выражения лица – просто ударил его в лицо. Времена, когда Энди занимался каратэ и дзюдо, остались в далеком детстве, но реакция все же сохранилась, и когда Реалист двинул ему в морду Энди успел поднять руки. И все же реакции оказалось недостаточно – кулак Реалиста ударил по запястью и, отскочив, больно ударил по его лицу. Энди попятился, споткнулся и упал. Сонья громко вскрикнула, Марина почему-то хихикнула, двое здоровенных санитаров скрутили Реалиста и потащили его прочь.
- Союз не распался, Союз будет жить тысячу лет! Вы все подохнете! Слиффф защщщитан! Слиффф защщщитан! Слиффф защи-и-и-и-итан!!! – кричал он.
Энди приподнялся на локтях и потрогал распухшую губу. Подоспевший Менгелеев помог подняться ему на ноги и протянул ему платок.
- Вы уж извините, - сказал он, - вообще-то накачан транквилизаторами, которые лошадь усмирят без трудностей. Удивительно, откуда у него только силы взялись на такой удар...
- Да переживу. Тьфу, этот чудик мне губу разбил, - сказал Энди раздраженно, - Какие-то странные у него галлюцинации. Думает, что это Альянс напал на Союз, прям навязчивая идея какая-то... Оно хоть лечится?
- С галлюцинациями мы справимся, это не проблема, но только ключевую проблему составляют не галлюцинации, а его уря-патриептизм – это, увы, неизлечимо. Это зависит только от него самого. Знаете-ли, для психики весьма удобно вбить себе в голову какую-нибудь навязчивую идею и построить на ее основе теорию заговора – это избавляет от потребности думать и искать правду. Между прочим, серьезнейшее заболевание, превращающее целые человеческие массы в стада баранов.
- Ну понятно, - сказал Энди.
- Давай двигать, - сказала Марина, работы еще много. Да оставь ты свою губу в покое, сильное дело. Это же не тебе стоять всю неделю перед камерами.
- Еще скажи, что ты не любишь стоять перед камерами.
- А я и не говорю, что не люблю.
Зубы не повыбивал, и то хорошо, подумал он. За окном шел дождь, воздух был наполнен свежим запахом озона, и думать о плохом больше не хотелось.
Сонья болтала без умолку, словно хотела выплеснуть из себя все, что накопилось в ней за последние полгода. Когда-то, еще в студенческие времена, она была очень общительной девушкой. Будучи идеалисткой, она была душой любой компании, дружила со всей кафедрой. Энди всегда казалось, что она смотрела прямо ему в душу, в те ее уголки, которые были невидимы даже для него самого. Теперь же она целыми днями сидела в своей комнате, в психиатрической лечебнице в Великоросской Конфедерации, принадлежавшей центральному разведывательному управлению Альянса, и общаться там было не с кем. Энди знал, что именно это было для нее самым тяжелым во всей ситуации – не было никого, с кем она могла бы поговорить. Ему было жалко ее до слез, однако он ничего не мог поделать. Поэтому каждый месяц он повторял один и тот же ритуал: покупал огромную плюшевую игрушку, приносил ее в больницу, и затем неподвижно стоял и делал вид что внимательно слушает ее бессвязный монолог про бога и дьявола, про любовь и ненависть и прочую религиозно-эмоциональную чушь. Он не слушал ее, а лишь смотрел в ее большие черные глаза и думал о том, что было когда-то. Что когда-то им хорошо было вместе, что когда-то студенческая жизнь была легкой и беззаботной, а самая большая проблема представляла собой экзамен по квантовой механике...
Никто не знал, что с ней произошло. Возможно, сыграл роль шок от автомобильной аварии, которая, впрочем, обошлась без серьезных травм. Возможно, это были ее эксперименты с наркотиками, которые заставили тронуться ее рассудок. Возможно, это была возникшая ниоткуда экстремальная религиозность. Как бы там ни было – она начала изменяться на глазах у всех. Ее идеализм сменился экстремальной религиозностью, а затем она настолько потеряла связь с внешним миром, что стала не в состоянии заботиться о самой себе – заботу о ней взяли на себя Энди и ее брат. В конце-концов ее состояние ухудшилось настолько, что было принято решение поместить ее в психиатрическую больницу. Чтобы недружественные разведки не могли использовать ее в качестве средства давления, ее поместили в закрытую лечебницу, принадлежавшую управлению разведки.
Куда только катится этот мирок, думал Энди. Ему было муторно на душе. Его подруге не становилось лучше – собственно, специалисты даже не могли поставить окончательный диагноз. Внешний мир стал ей настолько ей неинтересен, что она даже не знала, насколько он изменился в последнее время. А ведь он менялся со страшной скоростью. Война, продлившаяся всего несколько недель, успела вывернуть его наизнанку. Вся экономическая система Альянса была уничтожена, страны постепенно погружались в анархию, исламистианство проникало даже в те уголки, где оно было доселе невообразимо. Исламистианский Союз, потерпев поражение, распался на независимые государства, которые тут же принялись воевать друг с другом. Воевать оружием, которое он разработал сам. Марина заказывала у него крупными партиями многоцелевые беспилотные аппараты, которые были оснащены килл свитчем (их можно было применять только тогда, когда они получали разрешение от военного геостационарного спутника) и поставляла эти аппараты вместе с обычным стрелковым оружием воюющим государствам бывшего Союза через сложные сплетения криминальных сетей и разведки, изменяя тем самым баланс сил то в одну, то в другую сторону и провоцируя новые вспышки войн и насилия. Что, собственно, ей совершенно не мешало выставить свою кандитатуру на пост премьер-министра и глашать пламенные речи о мире во всем мире. Энди поражался, насколько искусно это у нее получалось, и ему было обидно, что она сбывала аппараты по ценам на порядок выше, чем те цены, по которым она закупала их у него самого. Впрочем, все это было ерундой. Энди знал, что в недалеком будущем произойдут события, которые изменят мир больше, чем это сделала война. События с непредсказуемыми последствиями.
Энди обнял на прощание подругу, посмотрел на Марину и собрался было уходить, когда его внимание привлек один из пациентов, внимательно смотревший на него. Энди узнал его. Он сильно изменился, на его уже не было дурацкой самовлюбленной улыбочки – но это был определенно он – Реалист.
- Ты же мертв, - сказал Реалист громко.
- Товарисчь Реалист? Вот-те новости – сказал он и подошел ближе, - Говорил же я – от гуманных пыток можно крышей двинуться... Давно ты тут сидишь?
- Не знаю, - сказал Реалист, - тут что-то странное творится. Трансформеры эти, бред какой – наверное, я действительно умом повредился от этих ваших жучков-паучков. Еще ты тут, воскревший из мертвых блин. Да и неважно это. Вылечат. Традиционное врачевальное искусство исламистианского народа вылечит все. Главное – победа уже в наших руках, а ты и твои мрази в аду гореть будете...
- Победа в чем? – удивленно спросил Энди.
- Ты че, дурак, или прикидываешься? Победа в той войне, которую вы, клоуны, развязали против Союза, и за которую Союз теперь вставит вам по полной.
- Приехали... Союз распался на независимые эмираты через месяц после начала боевых действий, и теперь эти эмираты больше заняты войнушками друг с другом, чем Альянсом. С тех пор вообще-то пять лет прошло. И что значит «мы ее развязали?» Бред какой...
- Какие эмираты, какие эмираты, что за бред!? Союз никогда не распадется! И разумеется вы ее развязали, мрази, кто же еще?
Внезапно у него в голове зашевелилась какая-то мысль. Скорее, даже не мысль, а какие-то воспоминания. Словно он видел прекрасный сон, а когда проснулся, осознал, а когда проснулся, то обнаружил, что прекрасный сон был всего лишь сном, а прекрасным он был только тогда, когда снился. Он вспомнил, что сидит в этой чертовой больнице уже не один год, что кормят тут очень даже ничего, хотя могло быть и лучше, и что посещение душа и туалета тут происходит строго по расписанию...
- Забудь про свой совок, нет его давно. Подписал капитуляцию и затем благополучно распался, на этом и кончилась история о Великом и Могучем...
Удар Реалиста был совершенно неожиданным. Он не замахнулся, не повернул плечи, не изменил выражения лица – просто ударил его в лицо. Времена, когда Энди занимался каратэ и дзюдо, остались в далеком детстве, но реакция все же сохранилась, и когда Реалист двинул ему в морду Энди успел поднять руки. И все же реакции оказалось недостаточно – кулак Реалиста ударил по запястью и, отскочив, больно ударил по его лицу. Энди попятился, споткнулся и упал. Сонья громко вскрикнула, Марина почему-то хихикнула, двое здоровенных санитаров скрутили Реалиста и потащили его прочь.
- Союз не распался, Союз будет жить тысячу лет! Вы все подохнете! Слиффф защщщитан! Слиффф защщщитан! Слиффф защи-и-и-и-итан!!! – кричал он.
Энди приподнялся на локтях и потрогал распухшую губу. Подоспевший Менгелеев помог подняться ему на ноги и протянул ему платок.
- Вы уж извините, - сказал он, - вообще-то накачан транквилизаторами, которые лошадь усмирят без трудностей. Удивительно, откуда у него только силы взялись на такой удар...
- Да переживу. Тьфу, этот чудик мне губу разбил, - сказал Энди раздраженно, - Какие-то странные у него галлюцинации. Думает, что это Альянс напал на Союз, прям навязчивая идея какая-то... Оно хоть лечится?
- С галлюцинациями мы справимся, это не проблема, но только ключевую проблему составляют не галлюцинации, а его уря-патриептизм – это, увы, неизлечимо. Это зависит только от него самого. Знаете-ли, для психики весьма удобно вбить себе в голову какую-нибудь навязчивую идею и построить на ее основе теорию заговора – это избавляет от потребности думать и искать правду. Между прочим, серьезнейшее заболевание, превращающее целые человеческие массы в стада баранов.
- Ну понятно, - сказал Энди.
- Давай двигать, - сказала Марина, работы еще много. Да оставь ты свою губу в покое, сильное дело. Это же не тебе стоять всю неделю перед камерами.
- Еще скажи, что ты не любишь стоять перед камерами.
- А я и не говорю, что не люблю.
Зубы не повыбивал, и то хорошо, подумал он. За окном шел дождь, воздух был наполнен свежим запахом озона, и думать о плохом больше не хотелось.
Ну и конечно немагнитный. 
