ВВП молодец и правда - указал полякам на собственные косяки это во-первых (вторжение поляков в Чехословакию и расстрел русских солдат в 20е), во-вторых признал что и с нашей стороны были такие косяки, и в третьих указал маленьким и злобным полякам, как надо сотрудничать - и привёл конкретные примеры - Россия-Германия, Германия-Франция.
Если у поляков во власти сидят не одни дебилы - то они примут к сведенью и сделают выводы.
Массовое уничтожение русских военнопленных в лагерях смерти в 20-е годы.
(статья Владислава Шведа, Сергея Стрыгина «Предтеча Освенцима»)
В Польше тема Катыни является священной. В каждом уважающем себя польском городе имеется улица «Жертв Катыни», гимназия «имени Героев Катыни», свой, местный, «Катынский крест». Ситуация для рядового поляка, как в популярном стихотворении советских времён: «…он с именем этим ложится, он с именем этим встаёт». Особый упор в пропаганде катынской темы польские политики и историки делают на беззаконный и безжалостный расстрел польских офицеров и полицейских весной 1940 г. по решению высших советских властей.
При этом польская сторона, несмотря на бесспорные факты бесчеловечного отношения к пленным красноармейцам в 1919-1922 гг., не признает своей ответственности за их гибель в польском плену и категорически отвергает любые обвинения по этому поводу в свой адрес.
Особое возмущение поляков вызывают попытки провести параллели между нацистскими концентрационными лагерями и польскими лагерями для военнопленных. Однако, основания для подобных сравнений есть.
Польские историки также постоянно апеллируют к официальным документам, принятым польскими властями в 1919-1921 гг. Эти документы, казалось бы, должны были обеспечить относительно нормальные условия содержания красноармейцев в польских лагерях для военнопленных. Наказание пленных поркой здесь также официально было строго запрещено. Однако реальная ситуация, как и в Освенциме, была иной.
В лагере Стшалково: «Началось с назначения 50 ударов розгой из колючей проволоки… Более десяти пленных умерли от заражения крови».
«Ежедневно арестованных выгоняют на улицу и вместо прогулок, гоняют бегом, приказывая падать в грязь… Если пленный отказывается падать или, упав не может подняться обессиленный его избивают ударами прикладов».
В лагере Вадовицы: «Длинные прутья всегда лежали наготове… при мне засекли двух солдат, пойманных в соседней деревне… Подозрительных зачастую переводили в особый барак-штрафной барак, оттуда уже не выходил почти никто».
В лагерях Брест-Литовска: «Сами бараки переполнены, среди «здоровых» полно больных. ...Среди тех 1.400 пленных здоровых просто нет. Прикрытые тряпьем, они жмутся друг к другу, согреваясь взаимно».
В лагере Домбе: «Большинство без обуви – совсем босые… Кроватей и нар почти нет… Ни соломы, ни сена нет вообще. Спят на земле или досках. Одеял очень мало».
В качестве своеобразной «индульгенции» в вопросе массовой гибели пленных красноармейцев на территории Польши, польские историки пытаются представить российско-польский сборник документов и материалов «Красноармейцы в польском плену в 1919 – 1922 гг.». Утверждается, что: «Достигнутое согласие исследователей (российских и польских составителей сборника. – Прим. авт.) в отношении количества умерших в польском плену красноармейцев…закрывает возможность политических спекуляций на теме, проблема переходит в разряд чисто исторических…” (А.Памятных. «Новая Польша», №10, 2005).
Изучение документов сборника «Красноармейцы в польском плену в 1919 – 1922 гг.” раскрывает картину такого дикого варварства польской стороны по отношению к пленным красноармейцам, что о переходе этой проблемы в «разряд чисто исторических» не может быть и речи!
К подобному выводу неизбежно придет любой непредвзятый исследователь, взявший на себя труд внимательно «проштудировать» 912-страничный сборник документов. Более того, размещенные в сборнике документы неопровержимо свидетельствуют о том, что в отношении военнопленных советских красноармейцев, прежде всего, этнических русских и евреев, польские власти проводили политику истребления голодом и холодом, розгой и пулей. Подобные действия Нюрнбергский трибунал в 1946 г. квалифицировал, как «Военные преступления. Убийства и жестокое обращение с военнопленными». Явно выраженная национальная направленность такой преступной политики вынуждает ставить вопрос о наличии в действиях польских властей признаков геноцида.
Также с большой степенью уверенности можно сделать вывод о том, что предопределенность гибели пленных красноармейцев в польских лагерях обуславливалась общим антироссийским настроем польского общества – чем больше подохнет большевиков, тем лучше. Большинство политиков и военных руководителей Польши того времени разделяли эти настроения. Доказательств этому более чем достаточно. Приведем лишь несколько из них.
Наиболее ярко тогдашние антироссийские настроения, царившие в польском обществе, сформулировал заместитель министра внутренних дел Польши Юзеф Бек: «Что касается России, то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, которую у нас испытывают по отношению к ней» (В.Сиполс. «Тайны дипломатические», с. 35).
Не понаслышке знал об этих настроениях и командующий Добровольческой армией Антон Иванович Деникин, по происхождению наполовину поляк, родившийся и проведший юные годы в Польше. Вот что он пишет в своих воспоминаниях о жестоком и диком прессе полонизации, придавившим русские земли, отошедшие к Польше по Рижскому договору 1921 года: «Поляки начали искоренять в них всякие признаки русской культуры и гражданственности, упразднили вовсе русскую школу и особенно ополчились на русскую церковь. Мало того, началось закрытие и разрушение православных храмов» (А. Деникин. «Путь русского офицера», с. 14).
Всего же в Польше в то время было разрушено 114 православных церквей, в том числе, был взорван уникальный по своей культурной значимости варшавский кафедральный собор святого Александра Невского, имевший в своем собрании более десяти тысяч произведений и предметов мировой художественной ценности. Оправдывая это варварское деяние, газета «Голос Варшавски» писала, что «уничтожив храм, тем самым мы доказали свое превосходство над Россией, свою победу над нею».
Отношение польской стороны к пленным красноармейцам предельно ясно выразил комендант лагеря в Брест-Литовске, который прибывшим осенью 1920 г. военнопленным откровенно заявил: «Вы, большевики, хотели отобрать наши земли у нас, – хорошо, я дам вам землю. Убивать вас я не имею права, но я буду так кормить, что вы сами подохнете» («Красноармейцы в польском плену…», с. 175).
Рассуждения о том, что у молодого польского государства не было материальных возможностей обеспечить сносные условия существования пленных красноармейцев, не вполне обоснованны. Затраты на то, чтобы пленные в лагерях спали не на голых нарах или на земляном полу, а на соломе, были ничтожными. Но это требовало не только политической воли и желания, но, прежде всего, отношения к русским военнопленным и евреям, как к людям. Этого не было.
Применение выражения «русские военнопленные и евреи» не случайно. Надо иметь в виду, что размещение пленных в польских лагерях осуществлялось, в основном, по национальному признаку. При этом в самом тяжелом положении оказывались «большевистские пленные русские (после отделения большевистского элемента)… и евреи» («Красноармейцы…», с.280-282).
Характерно, что о схожем унижительном и жестоком отношении поляков к союзникам – русским белогвардейцам, интернированным в лагерях на польской территории, писал в своем письме от 21 декабря 1920 г. главе польского государства Юзефу Пилсудскому непримиримый борец с большевизмом Борис Савинков («Красноармейцы…», с. 458).
Русских большевистских пленных и евреев польские власти фактически не считали за людей. Иначе трудно объяснить тот факт, что в самом большом польском лагере военнопленных в Стшалково за три года не смогли решить вопрос об отправлении военнопленными естественных потребностей в ночное время. В бараках туалеты отсутствовали, а лагерная администрация под страхом расстрела запрещала выходить после 6 часов вечера из бараков. Поэтому пленные «принуждены были отправлять естественные потребности в котелки, из которых потом приходилось есть» («Красноармейцы…», с. 696).
В докладе Российско-Украинской делегации отмечалось, что: «Содержа пленных в нижнем белье, поляки обращались с ними не как с людьми равной расы, а как с рабами. Избиения в/пленных практиковалось на каждом шагу…” («Красноармейцы…», с. 704). Лазарь Гиндин в беседе с внуком в 1972 г. вспоминает, что с него сразу же после взятия в плен: «…сняли сапоги и одежду, дали вместо них отрепья. По одному вызывали на допрос. Потом повели босиком через деревню. Подбегали поляки, били пленных, ругались. Конвой им не мешал».
Из вышеизложенного следует, что основываясь только на материалах сборника «Красноармейцы в польском плену в 1919-1922 гг.», можно сделать обоснованный вывод о том, что обстоятельства массовой гибели красноармейцев на территории Польши в 1919-22 г.г. могут расцениваться как свидетельство геноцида русских пленных красноармейцев и их умышленного истребления польской стороной.
плюс:
Геноцид немецкого населения Бромберга и Шулитце. Сентябрь 1939 года.
К концу августа 1939 года напряжение между Третьем рейхом и Польшей достигли своего апогея. Поляки наотрез отказались от предложений Гитлера о предоставлении Германии так называемого «Данцигского коридора», который бы позволил немцам беспрепятственно попадать с территории рейха в Восточную Пруссию. Восточная Пруссия была оторвана от Германии по решению союзников в 1919 году. Территории Западной Пруссии были переданы новообразованному польскому государству. На этих территориях проживало большое немецкое население.
Полностью неготовая к войне Польша самоуверенно отклонила все советские предложения о военной помощи. Польша была уверена, что ей окажут помощь Англия и Франция.
По мере приближения конфликта в Польше нарастала антигерманская пропаганда. 3-го сентября 1939 года подразделения польской армии, жандармерии и полиции, а также отдельные гражданские лица произвели массовые убийства мирного немецкого населения городов Быдгощ (бывший германский Бромберг), Шулитце, а также в десятках городов в районе Познани (Позена). Вошедшие в эти города наступающие подразделения вермахта обнаружили, что их улицы покрыты трупами мужчин, женщин, малолетних детей и стариков. Массовые захоронения были найдены также в городских окрестностях.
Один из свидетелей преступления местный житель Павел Сикорский показал: «В воскресенье, 3-го сентября 1939 года около 6 часов по полудни я шёл к мельнице выключить свет и остановить турбину. По пути я вдруг услышал громкие крики от железнодорожной насыпи. Подойдя ближе, я увидел группу железнодорожников, гражданских лиц и военных, которая окружила каких-то семерых людей в возрасте от 20 до 60 лет и била их прикладами и дубинами, а также колола штыками. Я подбежал ближе и услышал, как они кричат на польском языке: «Убивайте немцев!» Я видел кровь текущую струями. Испугавшись, я убежал с этого места. Позже я вернулся туда и увидел несколько трупов лежащих возле насыпи. У двух из них глаза были выколоты штыками. Орбиты были пусты и представляли кровавую массу. У троих черепа были размозжены и мозг из них вытек. Трое из убитых были мне известны. Это были: Лейшнитц, мясник Егершоф и герр Шлихт.
После полудня, между 3 и 4 часами, группа польских солдат с железнодорожниками прибыла на мою мельницу и привела с собой 18 немцев. Они были связаны вместе попарно. Затем они были все расстреляны у меня на глазах. Среди них были 14 летний мальчик, и женщина.
В понедельник после обеда, когда было сказано, что польские солдаты уже покинули город, два солдата привели на мельницу пожилого мужчину и пожилую женщину. На моих глазах они поставили их к стене. Я подбежал к солдатам, стал на колени перед ними и попросил их на польском языке, чтобы они отпустили этих двух старых человек, которым было примерно 65 лет. Один из солдат оттолкнул меня прикладом и сказал: «Пусть эти проклятые немцы погибают». После чего двое стариков были расстреляны, а тела их брошены в канаву».
Убийства немецких мирных жителей поражали своей жестокостью. Среди убитых были грудные и малолетние дети с завязанными назад руками и размноженными черепами, молодые девушки исколотые штыками, старики сожженные заживо. В Бромберге была сожжена протестантская кирха, десятки немецких домов были разрушены и ограблены.
Часто люди были изуродованы до неузнаваемости, что затрудняло их идентификацию. Было опознано 15 тысяч трупов, но множество тел было не опознано, и по некоторым данным всего было убито около 58 тысяч человек.
Нацистские власти использовали преступления польской военщины в целях пропаганды и оправдания массовых убийств польского мирного населения. После Второй мировой войны, когда стали известны преступления нацистов в Бабьем Яру, Хатыни, Лидице, Орадуре, Освенциме и Майданеке, о «Кровавом Воскресенье Бромберга» забыли. В СССР «братскую» советскую Польшу критиковать было нельзя, а сегодня после внедрения в умы человечества мифа о «Катыни» кидать камень в огород «несчастной жертвы» нацизма и большевизма, какой представляют Польшу на Западе, просто считается не прилично.
Но мы не в праве забывать об этом величайшем преступлении польского государства против мирного немецкого населения, преступлении, которое и по своим масштабам, и по своему характеру ничуть не уступает иным злодеяниям Второй мировой войны.
Сами власти Польши тактично молчат об этом чудовищном преступлении их предшественников, как крайне не любят они вспоминать и о других их преступлениях, например, массовых убийствах евреев во время и после Второй мировой войны.