Братишка написал(а):
А Афганистан - это еще и талибы, которые только и могут, впрочем, как и все мусульмане, наказывать невиновных, мотивируя своей *баной религией.
Давай ты так про ислам говорить не будешь здесь, ок?
Ты ровным счетом ничего не знаешь об этой религии, чтобы вообще выражать о ней свое мнение, тем более в таком тоне. И всех мусульман под одну гребенку не греби.
С таким мировоззрением тебе точно нечего в Афгане делать.
Братишка написал(а):
Да Амеры покруче наших будут! Не надо думать совковой пропагандой, что они неженки и т.п. - фору дадут такую, что мало не покажется.
Что
такие попадаются?
"По свидетельству механика-водителя сто сорок шестой БМП ефрейтора
Баранцова (заработавшего на той операции медаль "За боевые заслуги" и первую
группу инвалидности пожизненно), комбат и начальник штаба поделили
обязанности следующим образом: первый ликвидировал застрявшие машины, второй
выводил людей. И оба за машинами не отсиживались. Масол, взяв с собой
несколько бойцов, под огнем взорвал три БМП, одну удалось поджечь; правда,
больше ничего сделать не смогли - еще три "брони" пришлось оставить вместе с
оружием и полным боекомплектом. А Ильин тем временем в полный рост, не
пригибаясь (свидетельство как минимум семи человек, трое из них офицеры),
ходил от машины к машине, вместе с солдатами грузил погибших и раненых,
помогал перевязывать и выводил, выводил, выводил людей из-под огня.
Если мне кто-то скажет, мол, это моральный долг офицера - быть примером
для подчиненных, не прятаться под пулями, выполнять под огнем свои служебные
обязанности и т. д., то я предлагаю для начала представить ситуацию, когда
каждый, повторяю - каждый, кто высовывал голову из-за брони, получал пулю
(все погибшие до единого и почти треть раненых имели черепно-мозговые
огнестрельные травмы). На операции "Возмездие" были подсчитаны позиции, с
которых духи вели огонь. Их набралось восемь. И еще одиннадцать временных
окопов, в которых обнаружили два с половиной десятка отработанных гильз
крупнокалиберной винтовки. Итого - от пяти до десяти снайперов.
Скорострельность автоматической винтовки в боевом режиме где-то
двадцать-тридцать выстрелов в минуту; о дистанции и эффективности стрельбы я
уже говорил, дальше сами считайте...
И вот два офицера ведут обескровленный батальон под прикрытием
постоянно глохнущих машин, все десанты которых забиты телами убитых и
раненых вперемешку и на которых не работает две трети пушек (тогда еще на
вооружении стояли устаревшие БМП-1, и духи первыми же выстрелами
продырявливали им стволы). Оба, как угорелые, носятся под пулями. Ну,
Масловскому хоть бы что - заговоренный! Ни одной царапины. А вот Ильину
повезло меньше.
Вначале милостивое предупреждение Судьбы - красная карточка. Пуля
попадает в центр груди, бронежилет не берет, но с ног сшибает, как
городошной битой. Солдат, кинувшихся на помощь, Ильин останавливает взглядом
(О! Это он умел) и поднимается сам. Но буквально через несколько минут
очередная пуля пробивает ему мышцу плеча. И опять - никакой помощи, никаких
перевязок! Время! С каждой секундой новые потери. А когда уже почти
вырвались из западни, - еще одна пуля - в спину. Сквозь бронежилет! (К
сведению, при прямом попадании, даже если пластины бронежилета не пробиты,
на теле остается кровоподтек размером с десертную тарелочку, а кроме того -
лопаются кости и отскакивают органы, расположенные по направлению движения
пули). Ильин поднялся сам. Никаких остановок; себе - поблажек нет. И в
конце, когда вывели всех, последняя - в шею. Мягкие ткани, ничего не задето.
А значит - опять никаких остановок. Опять - время!
И только после того, как батальон полностью вышел из-под огня и Ильин
убедился, что ни одного убитого, ни одного раненого на поле боя не забыли,
он позволил себе, на ходу, приложить один тампон к шее, а другой засунул под
плечо. Естественно - сам! А санинструктора, подлетевшего помочь командиру,
коротко отшил: "К раненым!" Как потом рассказывал связист комендантского
взвода второго батальона сержант Брывкин, у капитана по прибытии на "точку"
даже портянки оказались пропитаны кровью. Но по возвращении в полк Цезарь не
ложится в санчасть, а через неделю после трех ранений выходит на утреннюю
зарядку".
"В полусотне шагов, под самым мостом, в Кокчу вливается какой-то приток,
именуемый всеми почему-то Пяндж. Туда не то что лезть - смотреть страшно.
Кокча дикая, ледяная, мутная, а вот приток ее, не менее дикий и ледяной,
чист и прозрачен - дно каменное, и галька по берегу.
Цезарь же, не дававший поблажек никому и ни в чем, не давал послаблений
и себе. Но сейчас, коль уж прибыли, можно и расслабиться, каску снять, с
капитаном парой слов переброситься. Начальнику "точки" эти колонны - как
гвоздь в одном месте, стоит, материт все и вся. Принялся за реку, за Пяндж.
- Сколько раз я вашей босоте говорил: есть бассейн, там мойтесь! Так
нет же, горячая! И лезут в Пяндж. А потом мне же и идти, задницу за них
подставлять!
Судя по всему, он имел в виду вполне конкретный случай, когда несколько
месяцев назад течением унесло санинструктора нашего батальона, который
вздумал искупаться в этом притоке! Уже далеко за "точкой" духи его из Кокчи
выловили. И замордовали. То, что от санинструктора осталось, через месяц
нашел этот седоусый капитан вместе со своими гавриками. Он упаковал останки
в полиэтиленовый мешок из-под "выстрелов" и на очередной "восьмерке"
отправил в полк. И на том спасибо - убитый, не пропавший без вести, да и
родителям есть, где поплакать.
Ильин смотрит на реку и неожиданно, как будто сам себе, говорит:
- Нормальная река.
Капитан устал, ему не до шуток, он раздраженно машет рукой:
- Ой! Ладно... Мне только мозги не пудри! - и как бы в подтверждение
своих слов, зло сплевывает в воду.
Меня бы он, конечно, такими доводами сразу убедил, и я бы поверил, что
река действительно - полное дерьмо. Я бы поверил. Но Цезарь?! Он смотрит еще
раз на Кокчу, потом на капитана и уверенно, глаза в глаза, говорит ему:
- Здесь можно плыть.
Это уже почти оскорбление. Ну, как минимум, вызов. Капитан взвивается:
"А-а-а! Ну, давай, давай!"
Те, кто хотя б чуть-чуть знают Ильина, замирают. А он спокойно
направляется к реке, так же неторопливо раздевается... заходит в быстрину по
пояс, ледяной водой аккуратно и тщательно смывает с себя грязь, копоть и
пыль "колонны", а умывшись и потянувшись до хруста, резко бросается в
середину потока! Абсолютно отчетливо помню, как в тот момент вздрогнул.
Неплохо зная Ильина, я все равно был почти уверен, что сейчас он
обмоется, отшутится и вылезет на берег. Но, оказывается, знал я его очень
даже плохо. Это Цезарь-то вылезет?! Цезарь от слова откажется?! Как же,
ждите!
Вынырнул Ильин через мгновение. Но за это время его снесло течением
метров на пять, а до Кокчи всего-то ничего - и тридцати не будет. И тут
Ильин поплыл... Кролем. Против течения. Все, кто стоял рядом, только что рты
не пораскрывали. В моем сознании капитан всегда ассоциировался с чем-то
жестким, холодным и острым - как клинок кинжала, как кусок стекла в полете.
Эта речушка была ему подстать - точно такая же. И вот схлестнулись две
стихии - бешеные, непокорные, стремительные. Счет шел не на метры... а на
сантиметры. Цезарь плыл с какой-то звериной мощью, яростью и остервенением.
Лица видно не было, но тело буквально сотрясалось от напряжения. И не было
ясно, кто выигрывает, а кто уступает: река или Цезарь - он стоял на месте!
На доли секунды река отбрасывала Ильина на полметра ниже, потом он
возвращался, вырывал свое.
Так продолжалось, может, минуту, может больше, но вот Ильин, как-то
неуловимо крутнувшись на месте, пронесся метров пять вниз по течению и в два
прыжка вылетел на берег. Какой стоял рев! Даже седоусый руками развел:
- Ну, мужик, бл@! Ну, мужик! Извини...
Цезарю, понятно, все эти восторги побоку. Молча оделся, зашнуровался,
накинул бронежилет, подцепил автомат и каску и потопал к себе на БТР. И даже
отдышаться за это время успел незаметно - буркнул что-то ротному, а по
голосу и не слышно, что устал. Цезарь! Ему-то тогда и тридцати, пожалуй, не
было..."