Если бы не звуки канонады вдалеке, то легко забыть о том, что рядом идет война перейти в фотогалерею
Сугубо научный журналист Григорий Тарасевич отправился на Донбасс — в регион, где идет одна из самых масштабных войн начала XXI века. Несмотря на вооруженный конфликт, люди в Донецке продолжают заниматься наукой, писать книги, читать лекции, сдавать экзамены и заботиться о сохранении культурного наследия. Наука и культура помогают жить и сохранять человеческое достоинство, когда вокруг царят кошмар и абсурд
— Мне тут студентка звонила: «Я из Макеевки, у нас сильный минометный обстрел, уже сутки сидим в подвале. А сегодня экзамен по гидравлике. Можно мне не приходить?» Я ей говорю: «Конечно!». Уверен, что она эту гидравлику сдаст. Лишь бы жива была, — рассказывает мне Владислав Русанов, доцент Донецкого национального технического университета и по совместительству писатель-фантаст.
Несмотря на войну, в Донецке работают вузы. Студенты сдают сессию, а ученые проводят исследования, готовят публикации и открывают новые лаборатории.
Пробурить дно
Я в Донецком политехе. Точнее — в Национальном техническом университете, как официально называется этот вуз. Правда, непонятно, к какой нации он относится: Украине? Но она заявила, что вузы Донецка теперь переведены в другие места. ДНР? Пока это государство никем не признано. России? Ведутся переговоры о признании дипломов донецких вузов, но российскими они от этого не становятся.
Оглушительно дребезжит звонок на перемену. Доцент Русанов слегка морщится от громкого звука:
— Чего они его не отключат?! Тем более что он не соответствует реальному расписанию: мы сократили пары до одного часа, чтобы студенты и преподаватели успевали засветло добраться до дома.
В коридорах второго этажа мне холодно даже в куртке. На половине окон вместо стекла полиэтиленовая пленка — тепло не удерживается. Это последствия недавнего обстрела. Тогда погибли трое — сотрудница университета и двое прохожих. Жертв могло быть больше. За два дня до этого ректор предписал сотрудникам не ходить на работу — слишком сильные обстрелы. Но часть людей все равно была на месте.
— Мне нужно было с бумагами разобраться, вот я и пришел. Сделал свои дела и собрался идти. Планировал через задний двор пройти — там до остановки ближе, — рассказывает декан горно-геологического факультета Артур Каракозов. — Но тут пришла мама нашего выпускника и попросила какие-то выписки. Полчаса с ней провозился. И в это время снаряд прилетел. Если бы не мама выпускника, я бы как раз проходил через то место.
Проректор по учебной работе тоже был у себя в кабинете. Снаряд попал прямо в его кабинет. Поскольку это был уже не первый выстрел по зданию, проректор спрятался под столом. Толстая столешница спасла ему жизнь, он отделался лишь легкими царапинами.
Стол секретарши взрывной волной проломил стену в соседний кабинет. Ее в тот день на работе не было.
— Была бы — разрезало бы на части, — объясняет мне Русанов.
Спокойно так говорит, без дрожи в голосе. Война для жителей Донецка стала частью обыденности:
— Выстрелы, которые от нас, мы называем «исходящими», а которые по нам — «входящими». Иногда смотришь на папки в почте и не понимаешь, почему их так назвали… Вот сейчас бахнуло — это «исходящий», бояться нечего.
Университеты в Донецке расколоты надвое. Киевские власти заявили, что учиться в таких условиях нельзя, и объявили, что университеты переезжают. Донецкий национальный — в Винницу, Донецкий национальный технический — в Красноармейск.
— В Национальном университете был конфликт, а у нас как-то все мирно прошло. Приехал министр образования ДНР. Ректор написал заявление, что увольняется из ДонНТУ Украины и просит принять его на работу ректором ДонНТУ Донецкой народной республики. Вот и все. Правда, он пожилой человек и через две недели ушел в отставку, слишком тяжело ему было в этих условиях работать. Сейчас ректором стал декан факультета компьютерных наук и технологий.
— Многие студенты и преподаватели уехали из Донецка на новое место? — интересуюсь я.
— У нас уехало 15–20%. Больше всего — с экономического факультета, из программистов многие переехали. А из инженеров — практически никто. К тому же многие формально регистрируется в Красноармейске, а в реальности продолжают учиться здесь. Многие возвращаются — собственно, наша комиссия по восстановлению сейчас этим и занимается. Вот у меня один студент в Харьков перевелся учиться. А тут ему повестку в армию и еще улыбаются хитро: «Что, из Донецка? Вот пойдешь воевать со своими!» Вернулся к нам.
В кабинет заходит крашеная блондинка в белой курточке. Она подала заявление в Красноармейск, а теперь передумала. Просит восстановить.
— Давайте мы не будем начинать процедуру восстановления, а просто отменим приказ об отчислении, так проще будет, — мягко объясняет Русанов.
Мимо по коридору проходит парень в камуфляже с пистолетом на поясе. Держа в руках какие-то бумаги, направляется в сторону деканата.
— Интересно, а кто-то из ваших студентов воюет в ополчении?
— Из студентов-очников воевать мало кто пошел, — отвечает Русанов. — А вот среди заочников таких много. Однажды прихожу в университет, а там толпа людей в камуфляже и с оружием. Я сначала подумал, что нас захватывают, а оказалось, что это заочники пришли зачеты сдавать, прямо с передовой. У нас один доцент воюет. Но лекции читает строго по расписанию — приходит на занятия в форме, с гранатами…
От войны снова переходим к миру. Основное место работы Владислава Русанова — горно-геологический факультет.
— Изначально я мечтал шахтами заниматься. Но на эту специальность не взяли из-за проблем со зрением. А рядом был горно-геологический факультет. Ну, я туда и поступил. И не пожалел: это очень увлекательно, на стыке между машиностроением и геологией.
Мы спускаемся в лабораторию технологии и техники геоло-горазведочных работ. Расположена она в подвале университета. Выглядит непрезентабельно, но во время войны очень удобно прятаться.
— Никакого бомбоубежища не надо. Я как-то сюда весь первый курс загнал, когда сильный обстрел был. Пересидели.
Владислав демонстрирует гордость своей лаборатории — установку УМБ-130М:
— Там внутри боек — удар, удар, удар… И в породу отлично входит, если она достаточно мягкая.
Эта штуковина предназначена для бурения морского дна. Например, перед тем, как установить нефтедобывающую платформу, важно понимать, какой грунт под ней окажется. Обычные установки могут пробурить до десяти метров, что явно недостаточно — например, в Черном море больше двадцати метров ила. При этом имеющиеся системы бурения могут работать только с борта специальных кораблей. А таких в России всего три, а на Украине — один, и тот находится в полуживом состоянии.
Та установка, которую создали в Донецком политехе, способна делать скважину до пятидесяти метров и работать с любого судна. Создатели уверяют, что аналогов в мире нет. Устройство уже опробовали и в Крыму, и на Сахалине.
— Все углеводородные месторождения у берегов Крыма через нашу установку прошли! — с гордостью произносит профессор кафедры Олег Калиниченко. — Вот вчера с Сахалина звонили, просят нашу установку. В прошлом году для них шесть штук сделали…
Вечереет. Вместе с Русановым идем по центру Донецка. Проходим библиотеку.
— Скажите, война как-то повлияла на ваше творчество?
— Ну, например, в 2014 году у меня вышла книга «Импровиз. Сердце менестреля». Сейчас пишу продолжение. И там будет эпизод, в котором город обстреливают из пушек…
Владислав организует литературные вечера в Донецке. Раньше такие мероприятия устраивались в лучшем случае раз в месяц, и на них приходила горстка горожан. Сейчас почитать и обсудить литературные произведения люди собираются каждую неделю. Зал набит битком.
— Будем искать новое помещение, в этом уже не умещаемся, — говорит Русанов.
Все-таки война меняет людей. Иногда — в лучшую сторону.
Братья Стругацкие в секретном подвале
От технических наук перейдем к гуманитарным сферам. Когда началась война на Донбассе, уникальный архив братьев Стругацких — десятки папок — был спрятан в подвале частного дома в Донецке. Подозреваю, что лет через пятьдесят эта история войдет во все учебники литературы. Уже сейчас ясно, что братья Стругацкие — одни из самых ярких писателей второй половины XX века. Их архив — такая же ценность и реликвия, как рукописи Чехова или эскизы Айвазовского. Но обо все по порядку.
В Советском Союзе братья Стругацкие были писателями уважаемыми, но не до конца одобряемыми властями. Большинство их книг было напечатано с большими редакторскими правками. Где-то были выкинуты фразы, абзацы, а то и целые страницы. Иногда требования были совсем странными — например, изменить имена героев. Когда началась перестройка, писатели задумались: «Хорошо бы издать наши произведения именно такими, какими мы их создавали». Работа непростая — нужно искать исходные варианты, чуть ли не по буквам сверять рукописи и изданные произведения. Сделать это взялась Светлана Бондаренко, входящая в фан-группу «Людены». В 90-х она принимала участие в издании многотомников писателей.
— В «Стране багровых туч» мне удалось добавить целых сорок страниц текста, которого не было в том варианте, который напечатали в СССР. Это очень много, учитывая, что сама повесть относительно небольшая, — рассказывает мне Светлана.
Постепенно Стругацкие передавали ей все больше и больше своих документов. Набралось несколько сотен папок. А уже после смерти Аркадия его дочь нашла на чердаке еще 250 папок с документами. В этом архиве вся творческая жизнь писателей: черновики, юношеские рассказы, разные варианты произведений, стихи, рисунки, письма.
— Сейчас мы готовим полное собрание сочинений Стругацких. Там планируется тридцать томов. Туда должны войти и известные художественные произведения в том виде, в котором они задумывались писателями. Будет и то, что еще не публиковалось. Например, юношеские работы. Еще в архиве много сценариев.
— Помните, во все той же «Хромой судьбе» главный герой — писатель — сочиняет сценарий фильма о Великой Отечественной? Так у Стругацких был сценарий фильма о войне с фашистами, и цитаты из него попали в роман. На днях как раз набирала текст: «Передовой секрет партизан, крошечный окопчик у берега болота. Двое партизан — старик и молодой — растерянно глядят на приближающиеся танки. Банг! Банг! Банг! — удары танковых пушек…» А в это время у меня за окном канонада. Те же самые: Банг! Банг! Банг! Как-то жутко стало.
Мы сидим на маленькой кухне, перед нами кофе и тортик. Тепло, светло и уютно. А за окном — война, звуки выстрелов, скоро комендантский час. Мы возвращаемся в реальность Донбасса.
— Архив хранился у меня в шкафу. А когда началась война, нужно было его спасать, но вывозить из города было рискованно: дороги обстреливались, — рассказывает Светлана Бондаренко. — Знаете, война меняет представления о жизни. То, что раньше казалось ценным, воспринимается как неважное. Чего человеку страшнее всего лишиться? На первом месте, конечно, собственная жизнь и жизнь близких людей. Но что еще? Одежда, мебель, техника, драгоценности — все это можно потом купить. А вот архивы — они исчезают навсегда. И очень важно их сохранить. Речь идет не только о документах великих писателей, это может быть архив родителей или бабушки с дедушкой. Так вот: когда началась война, я поняла, что на мне лежит ответственность перед миром за спасение архива братьев Стругацких.
Я снова поражаюсь тому, насколько буднично и спокойно человек говорит о таких вещах. Никакого пафоса, никакого надлома.
— В свое время у братьев Стругацких были проблемы с властями. Они ждали обыска и очень переживали за судьбу рукописи романа «Град обреченный». Было решено спрятать рукопись не у ближайших друзей, а у знакомых знакомых, чтобы КГБ не смогло вычислить. Мы поступили примерно так же.
Сейчас все материалы писателей хранятся в подвале дома, принадлежащего то ли родственникам друзей, то ли друзьям родственников. Все держится в строжайшей тайне, не разглашается даже район, где находится этот дом.
Когда-нибудь война на Донбассе закончится. Архив извлекут из подвала, самое полное собрание сочинений Стругацких выйдет в свет… А пока я надеюсь, что это «когда-нибудь» наступит скоро.
Вода, воздух и кровь
У входа на физико-технический факультет ДонНУ нас встречает Никита Дмитренко. Он сотрудник кафедры с длиннющим названием: физики неравновесных процессов, метрологии и экологии. Как ученый он занимается физикой движения жидкости.
— Недавно мы работали на стыке физики и медицины, занимались кровью, — рассказывает Никита. — Течения в наших венах и артериях имеют те же закономерности, что и течения жидкости в трубах. Определенные добавки могут увеличить скорость движения крови, что важно при некоторых заболеваниях, в том числе — при больших кровопотерях (геморрагический шок). Сейчас это было бы крайне востребовано при неотложной помощи раненым. К сожалению, цикл работ не был завершен — Украина сократила финансирование тематики еще в довоенное время. А сейчас медикам кровь нужна для совсем других целей. И я переключился на задачи чрезвычайных ситуаций — тушение пожаров, аварийная откачка воды. Разработанные нами полимерные добавки могут увеличить дальность струи чуть ли не в полтора раза, расход жидкости — в два, а скорость тушения — в три…
Помимо науки, Никита — один из создателей и руководителей волонтерского движения «Донецк Радужный».
— Вы не подумайте, радуга у нас никакого отношения к сексуальным меньшинствам не имеет. Это от слов «радость», «радовать». У нас город до войны был яркий, цветной, радужный… Вот мы и хотим его не только восстановить, но и сделать еще краше.
Движение это появилось после того, как украинская артиллерия разрушила Донецкий краеведческий музей. Нужно было срочно спасать экспонаты. Никита с друзьями бросил клич через социальные сети и собрал несколько сотен добровольцев. Так появилась общественная организация «Донецк Радужный».
— Сегодня в детский сад ездили. В очередной… Там очень красиво стены расписаны, сами родители это сделали, денег-то на это в Украине не выделяли. После обстрела все стекла выбиты, часть крыши разрушена. Если оставить как есть, то скоро все погибнет от дождя и снега. Вот мы и консервируем здание, пленкой обтягиваем, крышу кроем.
Вместе с Никитой мы поднимаемся на второй этаж, проходим мимо портретов почетных профессоров и основателей факультета.
— Вот эту лабораторию мы создали совсем недавно, — распахивает передо мной двери заведующий кафедрой Вячеслав Белоусов.
— Недавно — это перед войной? — на всякий случай уточняю я.
— До войны мы тоже много чего создали. Работали и на оборонку, и на экологию, и на авиацию, и на флот. Много чего сделали. Но это оборудование смонтировали буквально несколько недель назад. Сейчас еще одну лабораторию начинаем делать.
— А откуда у вас на все это деньги? Киев вас не признает, а у властей ДНР вряд ли есть сейчас средства на развитие науки.
— Деньги мы изыскали за счет нашей работы в США, Европе, России. Ну и многое делаем своими руками. Например, в одном из приборов нужны датчики, которые в готовом виде стоят от трех до пяти тысяч евро. Наши сотрудники научились их делать сами. Даже проволочку толщиной в 8 микрон сами припаиваем. Вот они — наши инструменты, — профессор показывает на стол, где лежат микроскоп, тиски и паяльник.
Дальше все происходит в каком-то ускоренном ритме. Одна установка, другая, третья. Вот мне демонстрируют коричневую трубу. Труба как труба, только кривая какая-то, словно самодельная колбаса. Оказывается, в этих искривлениях вся суть:
— За счет этого у стенок возникают вихри, и движение жидкости происходит совсем по-другому, чем в обычных трубах. Это пока наша гипотеза, но, возможно, благодаря этому эффекту удастся намного ускорить транспортировку жидкостей.
В соседнем зале только что смонтированный прибор, который выглядит как шкаф с прозрачными стенками. Он сделан для мониторинга окружающей среды. С помощью датчиков можно замерять температуру и прочие параметры воздуха в любой точке внутри этого шкафа. Получается нечто вроде трехмерного термометра с миллиметровой точностью.
— Вот установка для моделирования выброса выхлопных газов из автомобиля…
— Сейчас вместе с биологическим факультетом внедряем систему оценки качества речной воды с помощью микроводорослей…
— А это новая аэродинамическая установка, которая разделяет потоки…
Мне так оживленно рассказывают о новых установках, проектах и технологиях, что на два часа я забываю о том, что мы находимся в центре города, из которого приходят только военные сводки: «разрушены…», «обстреляны…», «ранены…», «погибли…» Я не выдерживаю:
— Вы же всю войну здесь находились. Неужели вам не страшно?!
— Бывало и страшно. Но единственный способ избавиться от страха — работать, иначе никак, — отвечает профессор Белоусов.
