Влад написал(а):
Приведите мне хоть одно воспоминание тех лет о смертном, более-менее массовом голоде.
Стейнбека, "Гроздья гнева", читать доводилось? Сойдет за воспоминание?:
"И люди
уходили по воде, забрав в охапку одеяла. Они шли, разбрызгивая воду, и
несли на руках детей, несли стариков. И сараи, стоявшие на пригорках,
были набиты людьми, дрожащими, отчаявшимися.
Некоторые уходили в города, в комиссии по выдаче пособий, и,
грустные, возвращались назад, к своим.
Чтобы стать на пособие, надо прожить здесь не меньше года... Такое
правило. Говорят, правительство окажет помощь. А когда, неизвестно.
И мало-помалу на них надвигался ужас, равного которому они еще не
знали.
В ближайшие три месяца работы не будет никакой.
Люди в сараях сидели, сбившись в кучу; на них надвигался ужас, и
лица у них были серые от ужаса. Голодные дети плакали, а кормить их
было нечем.
Потом пришли болезни - воспаление легких и корь с осложнениями на
глаза и на уши.
А дождь упорно хлестал землю, и вода заливала дороги, потому что
дренажные трубы уже не могли отводить ее.
И тогда из палаток, из переполненных сараев стали выходить
промокшие до костей люди в рваной одежде, в бесформенных от налипшей
грязи башмаках. Они шли, разбрызгивая воду, в города, в сельские
лавочки, в комиссии, где распределяют пособия,- шли вымаливать кусок
хлеба, вымаливать пособие, красть, если удастся, лгать. А эти мольбы и
унижения раздували в них огонь бесплодной злобы. И в маленьких городках
жалость к промокшим до костей людям сменялась злобой, а злоба, которую
вызывали голодные, сменялась страхом. Шерифы приводили понятых к
присяге, спешно рассылали требования на оружие, на бомбы со
слезоточивым газом, на патроны. А голодные люди толпились на задворках
у бакалейных лавочек и вымаливали хлеб, вымаливали гнилые овощи, крали,
если удавалось.
Люди исступленно стучались к врачам; но врачи всегда заняты, у них
нет времени. Подавленные горем, люди заходили в сельские лавочки с
просьбой передать коронеру, чтобы выслал машину. У коронера время было.
И машины подъезжали по грязи к палаткам, к сараям и увозили мертвые
тела.
А дождь безжалостно сек землю, и речки выходили из берегов и
разливались по полям.
В переполненных лачугах, в сараях с отсыревшим сеном голодай страх
рождали злобу. Подростки разбредались кто куда,- но не вымаливать хлеб,
а красть его; и мужчины несмело разбредались кто куда - попробовать -
может, удастся украсть.
Шерифы приводили к присяге новых понятых и рассылали новые
требования на оружие; а обеспеченные люди, те кто жил в домах, не
боявшихся дождя, проникались сначала жалостью к этим кочевникам, потом
отвращением и под конец ненавистью.
В сараях с дырявыми крышами, на мокром сене, женщины, задыхавшиеся
от воспаления легких, рожали детей. А старики забивались в углы и
умирали там, скорчившись так, что коронеры не могли потом расправить их
окоченевшие тела. По ночам отчаявшиеся люди смело шли в курятники и
уносили с собой кудахтающих кур. Если в них стреляли, они не пускались
наутек, а все так же хмуро шагали по воде, а если пуля попадала в цель,
устало валились в грязь.
Дождь стих. Поля были залиты водой, отражавшей серое небо, и тихий
плеск ее слышался повсюду. Мужчины вышли из сараев, из лачуг. Они
присели на корточки, глядя на затопленные поля. Они молчали. И лишь
изредка переговаривались между собой.
Работы не будет до весны. До самой весны.
А не будет работы - не будет ни денег, ни хлеба."
"Мать оглянулась. В полумраке виднелись две фигуры: в углу лежал на
спине мужчина, рядом с ним сидел мальчик, смотревший на пришельцев
широко открытыми глазами. Мальчик медленно поднялся и подошел к матери.
- Вы хозяева?- спросил он. Голос у него был хриплый.
- Нет,- ответила мать.- Мы просто спрятались здесь от дождя. У нас
больная. Нет ли у тебя одеяла накинуть на нее, пока платье не
просохнет?
Мальчик вернулся в свой угол, принес оттуда грязное ватное одеяло
и протянул его матери.
- Спасибо,- сказала она.- А что с тем человеком?
Мальчик проговорил хриплым монотонным голосом:
- Он сначала болел... а теперь умирает с голода.
- Что?
- Умирает с голода. Собирали хлопок, заболел. У него шесть дней ни
крошки во рту не было.
Мать прошла в угол сарая и посмотрела на лежавшего там человека.
Ему было лет пятьдесят. Заросшее щетиной, призрачно худое лицо: широко
открытые глаза, взгляд бессмысленный, остановившийся. Мальчик стал
рядом с ней.
- Твой отец? - спросила мать.
- Да. Он все отказывался от еды-то, говорит, не хочется, то
недавно поел. Все мне отдавал. А сейчас совсем ослаб. Шагу ступить не
может.
Дождь немного стих, и стук капель по крыше перешел в ласковый
шорох. Худой, как призрак, человек шевельнул губами. Мать опустилась на
колени и подставила ему ухо. Губы шевельнулись снова.
- Да, да,- сказала мать.- Вы не беспокойтесь. Ничего с ним не
будет. Подождите, я только сниму мокрое платье с дочери.
Мать вернулась к Розе Сарона.
- Раздевайся.- Она загородила ее одеялом. И когда Роза Сарона
сняла с себя все, мать накинула ей одеяло на плечи.
Мальчик снова подошел к ней.
- Я ничего не знал. Он все отказывался от еды - то, говорит,
недавно поел, то не хочется. Вчера я пошел, разбил окно, украл хлеба.
Дал ему пожевать немного. А его стошнило, он после этого еще больше
ослабел. Ему бы супу или молока. У вас нет денег на молоко?
Мать сказала:
- Ты перестань. Не беспокойся. Мы что-нибудь придумаем.
Мальчик вдруг закричал:
- Да он умирает! Я вам говорю, он с голоду умирает.
- Перестань,- повторила мать."
