Первая сборка
Пролог.
Два войска выстраивались друг против друга. Выстраивались постепенно, неторопливо. Ведь всякий знает – нет хуже, чем ждать. Вот и старались предоставить это удовольствие противнику. И если Восточная армия делала это сознательно, подчиняясь воле своего командования и дисциплине, то Западные при всем желании по-другому просто не могли. Попробуйте заставить прибыть одновременно в одно место и туповатых орков, и откровенно тупых огров, и гордящихся своей независимостью кентавров. Которые, кстати, традиционно ненавидят и тех, и других. Орки для них, видите ли, слишком тупые, а огры никогда не делали различия – оленя поймать на обед или кентавра. Но сегодня они были вместе. Как, впрочем, и год назад, и десять. Великое Нашествие, что же тут поделаешь…
Еще десять лет назад вынырнул неизвестно откуда Великий Вождь. Эльф, из Светлых. С десятком таких же, как и он сам. Некоторое время ездил по Западу: по Плоскогорью Орков, по Степям Кентавров, по Огрьим Лесам. И сумел ведь создать единое Войско из столь различных существ. Зачем, для чего – никто не знает. Ходили слухи, что сильно обидели его соплеменники-эльфы: то ли не понравились им его занятия магией, то ли убил не того и получил вендетту от всего эльфийского народа. Но подтвердить эти слухи уже было некому: эльфы были первыми, на кого обрушилось Войско. Обрушилось по всем правилам воинского искусства: кентавры-лучники окружали поселки и не давали никому уйти, орки в своих круглых шлемах шли в атаку, прикрываясь своими мощными щитами и размахивая грубыми мечами. А как только в обороне обнаруживалась слабина, туда тут же вваливались двухголовые огры, толстую шкуру которых эльфийские стрелы пробивали с большим трудом. И своими каменными топорами разносили перед собой все: укрепления с защитниками, дома, укрытия со стариками и детьми. И не останавливались, пока чуяли хоть что-то живое. И так со всеми поселками, практически одновременно. В общем, народа эльфов больше не было.
Казалось бы, нет больше повода к объединению народов Запада, нет причины для войны. Но как поймать выпущенную стрелу? И началось Великое Нашествие на Страну Людей. Великий Вождь повел свое Войско дальше, и поднялся дым пожарищ. Горели деревни и замки, пали приграничные города. Король направил было посольство к Великому Вождю, но из него вернулся к королю только один молодой дворянин-рейтар, с поседевшими волосами и остановившимся взором. Равнодушным монотонным голосом рассказал он в Зале Совета, как расступилось Войско перед посольством и сомкнулось за ним. Как подвели посольство к помосту, на котором сидел Великий Вождь. Как по знаку Вождя вывели его из посольства и возвели на помост. Как Великий Вождь подал знак, и один из эльфов-колдунов одним жестом погрузил стоявшее перед помостом посольство в транс. А другим жестом заставил людей обнажить оружие и биться друг с другом. Звенели мечи и шпаги, хлопали выстрелы пистолей, свистели стрелы и метательные ножи. Наконец перед помостом остался только один воин, бешено озирающийся по сторонам. Колдун снял с него транс, и воин изумленным взором уставился на груду тел вокруг себя. Затем с нечеловеческим криком воин бросился на помост, размахивая окровавленным мечом. И тогда другой колдун небрежным жестом бросил в него огненный шар, прожегший насквозь и воина, и десяток орков, оказавшихся за ним. На остальных орков это не произвело ни малейшего впечатления. По жесту Вождя они достали ножи и стали деловито разделывать тела людей как скот на бойне, снимая кожу и вываливая внутренности прямо перед помостом. «Сегодня пир!», - сказал Вождь, - «Разделайте мясо и отнесите ограм и кентаврам их долю». Приказание было незамедлительно исполнено. Затем он взял рейтара под руку и отвел в свой шатер, окруженный десятком шатров поменьше. «Ты все видел» - сказал вождь - «Люди для моего войска всего лишь охотничья добыча, ходячее мясо. Договариваться о чем-то со мной бесполезно, охотнику не о чем договариваться с мясом. Эта война не нужна никому, даже мне. Моя война закончилась, месть свершилась. Я получил то, что хотел. Но мое войско уже не разойдется по домам: они вкусили мяса разумных существ, и им понравилось. Как только я прикажу им разойтись по домам, я буду моментально разделан и съеден. Я не хочу этого. И я не хочу снова скитаться бездомным бродягой, если посчастливится остаться живым. Вести Войско – моя судьба, мое предназначение. Всевышний указал мне этот путь, дал Силу сне и моим колдунам, и я буду следовать Его воле. Пусть найдется достойный, который меня остановит. Больше сего на свете я мечтаю об этом! Но противиться воле Всевышнего я не буду, на поддавки не рассчитывайте! А теперь иди, колдун проводит тебя.»
Выслушав рейтара, король сказал: «Ну что же, война – так война! Немедленно объявляйте сбор армии, гонцов к графам и Коннетаблю! Быстро готовьте письма с подробным изложением для отсутствовавших на Совете. Либо мы победим, либо пощады не будет!». Затем король посмотрел на по-прежнему стоящего перед ним рейтара и сказал: «С тем, что ты знаешь, жить тяжело. Отпустить тебя сейчас на отдых – погубить твой рассудок. Лучшее, что я могу для тебя сделать – это дать тебе трудное и тяжелое задание, которое поможет твоей воле пережить случившееся. К Коннетаблю поедешь ты!»
Рейтар молча склонился перед Королем, повернулся и, механически переступая, вышел из зала. Сразу за дверями его встретил неприметный человечек, который без лишних слов надел на шею рейтару Медальон Гонца с оттиском личной печать Короля и пристегнул к левому боку сумку с посланием и повел к боковой лестнице. Спустившись по ней, рейтар вышел на двор, где его уже поджидали конюхи с лошадьми – ездовой и двумя заводными – и такие же неприметные люди с его личной амуницией. В другое время молодой человек сильно возмутился бы столь явным нарушением прав собственности и неприкосновенности жилища, но сейчас ему было все равно. Отработанными до автоматизма движениями, гонец застегнул на себе пряжки ремней, проверил, все ли на месте, осмотрел и собственноручно зарядил пистоли в седельных кобурах, вскочил на лошадь и выехал за ворота. Путь к Коннетаблю, самый длинный путь в Королевстве, начался.
1. Гонец.
В долгом одиночном пути особо рассуждать не с кем, можно лишь любоваться окрестностями, да следить за дорогой. Лошади идут отработанной полурысью-полугалопом, надо лишь вовремя пересаживаться с одной на другую да перекладывать пистоли. Стоит самый конец лета, селяне празднуют окончание уборки урожая и радуются последним теплым денькам. Повсеместно пляски, гулянки, ярмарки. Музыка, веселый гул, девичий смех и целое море молодого вина. Остановись, отдохни, проведи часок-другой-третий с молодой прелестницей, что машет тебе рукой из теплой воды небольшой речки! Но стоят перед глазами свежеосвежеванные тела твоих товарищей. И кажется, что это не они, это те девушки и парни, беззаботно танцующие на деревенской площади, стали ужином для нелюдей. Это гладкое стройное бедро той беззаботно кружащейся в веселой пляске девчонки было насажено на вертел и крутилось над костром. Это изящная головка проезжающей мимо дворяночки была брошена в котел и там сварена. Это сильные руки того крепыша, радостно салютующего всем проезжим громадной кружкой, были обглоданы до костей и выброшены в под ноги, стервятникам и собакам. И погоняет, погоняет гонец лошадей, чтобы скорей добраться до того, кто стал надеждой всей Страны. Пусть не единственной, но все же.
Коннетабль… Именно так, без имени, без титула. Именно так и никак иначе следовало упоминать об этом человеке и его роде, если хочешь сохранить в целости свою шкуру. Это правило было запечатлено на гербе Коннетабля в виде девиза уже более четырех сотен лет, его носили все члены семьи, вассалы и слуги. Звучало оно: «Король, и никто другой!». Вроде бы – обычный девиз древнего дворянского рода, бывают и позаковыристей. Но не в этом случае. Поскольку родовое прозвище Коннетабля было «Поротый». Граф Поротый. Уже никто не помнил, кто, когда и за что выпорол основателя фамилии. Возможно, сам Коннетабль знал, есть же у него фамильный архив в замке. Но спросить напрямую как-то было неудобно. Седалище подавало сигнал, что не надо. Поскольку излишне любопытные, дерзкие и забывчивые после упоминания сего слова в присутствии человека с упомянутым девизом ВСЕГДА исчезали на некоторое время (неважно, из собственной спальни или с королевского бала) и через некоторое время возвращались обратно с чувством определенного неудобства в той самой части тела. А упомянувшие вторично – уже не возвращались, приняв смерть таким малопочтенным способом. Исключений не было. Даже королевские грамоты были адресованы либо Коннетаблю, либо виконту (графине, леди) «из рода Коннетабля». Разумеется, король был вправе продиктовать писцу полный титул получателя грамоты. Но тогда писец как бы «произносит» его на пергаменте или бумаге. А гонец так и вовсе обязан громко и без искажений огласить, кому именно адресовано послание. Дальше понятно? В общем, уже как минимум двести лет у королей, и вслед за ними, прочих жителей Страны людей не было привычки ТАК подводить своих слуг. Нет, не подумайте, что никому не известные изверги-мстители поднимали руку на женщин или детей. Но ведь у каждой женщины или каждого ребенка есть мужчина, который за них отвечает. Или появляется. Или должен появиться. Так что умение следить за своим языком прививалось с детства, если не хочешь всю оставшуюся жизнь провести одиноким сиротой, одинокой вдовой или старой девой. Умение весьма полезное, не так ли? Но не только замысловатыми способами отстаивания фамильной чести был славен род Коннетабля. Именно он, этот род, создал и поддерживал в Стране Людей эту армию, которую сейчас собирает Король. Армию, способную за неделю собраться в любой точке Страны и сходу дать бой любому противнику.
Скачет, нахлестывает коней рейтар. Меняются кони под седлом. Короткие остановки у речек на водопой. Опять скачка. Солнце село – на беда, но ехать приходится шагом. Утро – снова скачка. Полдень, вечер, ночь. Лошади больше не могут, спотыкаются даже без седока. Надо дать отдых, иначе падут, не доеду. В темноте огонек. Постоялый двор. Ворота закрыты, лай собак. Рейтар стучит. «Кого там принесло?». «Открывай, королевский гонец!». Показ Медальона. «Лошадей напоить, накормить, подковы осмотреть. Найди кузнеца, где хочешь, иначе убью. Меня разбудить на рассвете. Проспишь – убью». Лестница, комната, кровать. Пистоли под подушку. И сон, чуткий сон солдата. Перед глазами встают воспоминания, перед дикой усталостью отступают недавние кошмары.
Воспитание и подготовка молодежи в замке Коннетабля было весьма оригинальным, но, в отличие от способов защиты родовой чести, нисколько не скрывалось и было одним из любимых предметов пересудов. С соблюдением вышеописанного правила, разумеется. Нет, юные особы женского пола получали вполне обычное для дворянок образование. Вышивание и рукоделие, манеры и домоводство, грамота и письмо с упором на каллиграфию, верховая езда в дамском седле, игра на клавесине, немного изящных искусств (чтобы отличала сонет от балета и портрет от натюрморта), естественно – танцы. И все. Вполне достаточное приложение к весьма неплохому приданному, чтобы семья могла получить максимальную пользу от замужества юной леди. Воспитание и обучение же мужчин рода Коннетабля носило совершенно другой характер.
Детство мужчины в замке Коннетабля заканчивалось в 5 лет, когда он официально, указом по Замку, после тщательного осмотра и разговора «по душам» с доселе неизвестными «дядями» изымался с женской половины или из помещений прислуги и был зачисляем на Службу. В дворню, в деревню или в Корпус Пажей. В пажи зачислялись молодые люди подходящего возраста, телосложения и манер, причем принадлежность к благородному сословию роли не играла. С исполнением всех обязанностей и потерей всех прав (Права у пажа? Не смешите!). Свежеиспеченный паж прислуживал знатным особам, постоянно проживающим и гостящим в Замке, обеспечивал выполнение всех их пожеланий, следил за выполнением прислугой их обязанностей. И при этом непрерывно «являл вид», сопровождая «опекаемое лицо» в перемещениях его по Замку и окрестностям, присутствуя на всех церемониях. Горе пажу, если гость с утра не получит свою привычную чашку молока с корицей и перцем (и никого не интересует, что никто в Замке даже не подозревал о столь экзотической привычке заезжего барона). Горе пажу, если на церемонии Завершения Охоты на его камзоле будет хоть пятнышко или обнаружится нехватка галуна (что лошадь понесла через кусты и в итоге сбросила шестилетнего седока в лужу – это только его, пажа, проблема). Не меньшее горе, если из спальни не будет вовремя вынесена «ночная ваза» или обнаружится паутинка в углу алькова (нерадивый лакей ответит по своей части, а не обеспечивший комфорт гостю паж – по своей). Результат был один – явиться к Руководителю Пажей и получить свою долю розог или плетей в Комнате Наказаний. Никакого снисхождения ввиду благородства происхождения не предусматривалось. Наоборот, за «неуместное попустительство» отвечал (своей спиной) сам Руководитель Пажей. Кстати, отдельной темой пересудов служило традиционной нарушение всех мыслимых традиций в Замке Коннетабля: и Наследника, и только что взятого из деревни конюха самого низкого происхождения пороли одинаково, с соблюдением чисто дворянской привилегии – без обнажения соответствующих частей тела.
Стук в дверь. «Ваша милость, светает!». Подъем, одеть сапоги. Как будто не спал. Пистоли в руку, спуск по лестнице. Нет, завтракать не буду. Лошади готовы, надо идти. Кадушка с водой, замечательно. Окунул голову – как же хорошо! Так бы и стоять вечно! Но надо ехать. Лошади, седла, переметные сумы полны, подковы на месте. Пистоли в кобуры. Хозяину – монету. «Ваша милость, много, счас сдачу!». Оставь себе. Ворота открылись – вперед! Снова поля, холмы, леса. Утро. День. Напоить коней, пару горстей овса. Вечер. Ночь. Утро. Напоить коней. Деревни у дороги, замки на холмах. Солнце, ветер, люди. Молодые и старые, веселые и серьезные. Веселых больше. Опять воспоминания о страшном пиршестве. Нет, не хочу! И память, спасая рассудок, милосердно поднимает совсем другие воспоминания.
По достижении 12 лет пажам устраивалось испытание, которое определяло их дальнейшую службу. Все пажи, достигшие соответствующего возраста, направлялись в Особое Поместье, куда через неделю приезжал сам Коннетабль с супругой и их свита (которая должна была самым внимательным образом отслеживать действия и поведение каждого пажа). Пажи были обязаны организовать размещение и пребывание гостей, бал и охоту. Причем полностью самостоятельно - в Поместье на момент их прибытия было завезено все необходимое, но из прислуги - только один повар, один конюх и псари (охотничьи собаки - существа нежные, рисковать ими никто не собирался). По результатам испытания принималось общее решение (справились пажи или не справились – в смысле, пороть всех или только отдельных) и особое решение по каждому пажу. Не справившихся после положенной порки направляли обратно в Замок. До следующего (уже последнего) испытания. Не прошедших два испытания объявляли неспособными к службе Коннетаблю и возвращали родителям. Для справившихся определяли, какой службе пригоден каждый их них. Пажи, проявившие наибольшие способности к организации и устройству домашних дел, направлялся в ведение Сенешаля. Проявившие наибольшие способности к оружию и организации охоты направлялись прямо к Командиру Кадетского Платунга. Туда же, в случае прохождения испытания, направлялся и Наследник.
Дни и ночи сливаются сплошным мельканием. Днем вскачь, ночью шагом. Спать некогда. Уже не хочется, только ведет. Приходится крепче держаться. Короткие остановки – напоить коней, и в путь. Кормить некогда – торбы на морды. Все меньше полей и деревень, все больше леса. Лошадь захромала – садится нельзя. Остальные не успевают отдохнуть. Хрипят, пена по бокам. Сменить негде – кругом лес. Вперед! Еще ночь, еще день. Впереди на дороге просвет. Там город. Лошадь шатается и начинает заваливаться. Успел соскочить. Седло, сбруя, сумки – на хромую. Вперед, зараза! Держись, милая! Город близко. Лошади хрипят. Хромая шатается. Держись! Город. Два стражника у будки. Медальон. Где постоялый двор? Покажи дорогу. Ведет куда-то. Вот ворота. Монету. «Благодарю, Ваша милость». Въезжаю. Подбегают конюхи. Хромая падает. Спасибо, милая. Расседлать, сумки наполнить. Хозяина сюда. Толстый тип с бакенбардами. Медальон. Пару верховых лошадей и быстро. Как нет? Монета. Через час чтобы были. Убью. Через час, я сказал. Что в конюшне? Прохожу. Замечательная пара. Седлать! Что значит чужие? Медальон. Седлать, я сказал! Шум сзади. Парень и девчонка, одежда дворянская. Что-то говорят одновременно. Ничего не понимаю. Оглохли? Седлать быстро! Парень вырывается вперед. Теперь понял – отдавать не хочет. Говорит что-то про погоню, опасность, что бегут. Медальон. Страна в опасности, понял? Других купишь. Не понимает. Вытаскивает шпагу, неумело. Выпад. Хозяин и конюхи разбегаются по стенам. Тело работает само: уход в сторону, рывок за руку со шпагой, удар в челюсть. Падает. Девчонка бросается к нему, тормошит. Оглядываюсь. Еще не седлали. Достаю пистоль. Выстрел в потолок, другой ствол – на конюхов. Забегали. Дергают за рукав. Девчонка, на коленях. Протягивает кошелек, какие-то брошки, кольца. Нет, мне не надо. Что-то говорит: любовь, бежали, погоня. Не понимаю – причем я. Нет, лошадей оставить не могу. Королевство в опасности. Плачет, умоляет. Парень шевелится, жив. Лошади оседланы. Проверяю: седла, сумки, подковы. Все в порядке. Сажусь. Кошелек – хозяину. Купишь им лошадей. Выезжаю в ворота. Пистоль разряжен, непорядок. Отъезжаю в сторону, заряжаю. Мимо – человек пять дворян, лошади взмылены. Въезжают в ворота. Крик «Не надо, папа!». Выстрел. Крик и плач. Еще выстрел. Тихо. Топот сапог, лязг железа – бежит стража. Тоже в ворота. Крики. Странные люди, странный город. Но лошади отличные. Вперед!
Перестук копыт. Спать почти не хочется, но мир ведет себя странно: раскачивается то влево, то вправо. Дорога то поднимается вверх, то проваливается вниз. Почему лошади не спотыкаются? Непонятно. Выручает память, заменяя неправильный мир такими прочными, устойчивыми воспоминаниями…
Кадетский Платунг, или Платунг Коннетабля. Только попав сюда, понимаешь, насколько легко жилось в должности пажа. Сначала – все замечательно. Сдача пажеского барахла и получение новенького, с иголочки, обмундирования (аж три комплекта формы – парадная, повседневная и для фехтования и прочих телесных упражнений). Переодевание в парадное при помощи настоящих лакеев, которые же и уносят все остальное по назначению (первый и последний раз в кадетской жизни – но кто это знает?). Торжественное построение в Главном Зале Замка. Присутствует сам Коннетабль с супругой и дочерями (В которых влюблены все пажи и кадеты поголовно , вне зависимости от возраста и привлекательности – традиции надо соблюдать!), платунг Гвардии со знаменами, толпа сановников и военный оркестр. Произносятся речи, от которых сладко щемит сердце и мальчишечья душа наполняется гордостью за себя и товарищей. Коннетабль вызывает по одному, жмет руку и вручает парадный кинжал со своим вензелем. А затем торжественным строем (ну, не строем – жалким его подобием, как впоследствии выясняется) свежеиспечённые кадеты старательно проходят по Залу и направляются в Кадетский Корпус, где уже открыты для них широкие двери.
За дверьми – Главный Зал Корпуса, и кадетов там уже ждут. Впереди – Командир Платунга. За ним – короткая шеренга немолодых, но и крепких, жилистых и подтянутых мужчин с обветренными лицами. Кадеты уже знаю – это дядьки. По одному на каждого кадета. Личные пестуны, наставники и надзиратели на все время обучения. За ними – преподаватели, и от их вида вытягиваются юные лица. Сейчас от сурового взгляда Командира все слова замирают во рту, но любопытство никуда не денется. «Тот, крайний справа – это же эльф! Настоящий, как на картинке! А это кто? Неужели гномы? Ростом – по пояс, но какие широкие! Интересно, кто они? А тот человек, в синем камзоле? Маленький, худенький, незаметный – что он тут делает? А тот громила?». А за преподавателями – стена. Стена, на которой имена, имена, имена… Уже известно – это имена кадетов, которые погибли во время обучения. Как их много! Некоторые имена - в золотой рамке. Это – Наследники. Наследники, так и оставшиеся кадетами…
Но звучит команда «Смирно», и Командир делает шаг вперед. Его зычный голос в гулком зале оглушает, окружает и обволакивает мальчишек в мундирах. И первые же слова сбрасывают их с сияющих небес на грешную и безжалостную землю. «Запомните, сопляки», - гремит голос, - «вы больше не люди! Отныне вы – бойцовые псы, верно служащие своему хозяину! Выполнение приказов – это ваш долг и ваша жизнь! Хорошее выполнение – ваша гордость и счастье. А невыполнение – самое позорное и страшное, что с вами может произойти. Приказ должен быть выполнен любой ценой! Ибо не выполнив приказ – вам незачем больше жить. Но не верьте говорящим, что погибнуть при выполнении приказа – славно и героически. Погибнуть, не выполнив приказ – это бегство от долга и дезертирство! Выполнить приказ и явиться к командиру за следующим – это слава, это героизм, и отныне это ваша жизнь! А те, на стене (небрежный жест за спину) – это не герои, это слабаки и обманщики. Обманувшие поверивших в них наставников и самого Коннетабля. Это - выбракованные щенки, не сумевшие стать псами. Наша недоработка и наш позор. И я надеюсь, что вы не опозорите нас!». Затем звучат команды, подходят дядьки, представляются оглушенным и ошарашенным кадетам, следует команда отправляться в спальню для обустройства. Нестройной колонной кадеты, сопровождаемые дядьками, выходят из зала.
Никто из них не оглядывается и не видит направленного на них взгляда Командира. А если бы кто-нибудь осмелился бы оглянуться – был бы сильно удивлен: надежда, жалость, любовь и скорбь предчувствия в этом взгляде. Знает Командир – и этот выпуск не оправдает его надежды. Из двух десятков старательно тянущих ногу мальчишек двое, трое, а то и все пятеро обязательно попадут на Стену Имен. И ничего нельзя поделать – так надо…
И начинается учеба. Два отделения в Платунге: младшее и старшее, по году набора. «Альютанты» и «Командиры», по особенностям обучения. Младших учат помогать командирам (не кадетам, настоящим) боевые действия вести. Не сапоги подавать или на стол накрывать – с этим и паж справится. А донесения составлять-передавать, обстановку докладывать, лагерь обустраивать. Да много всего, перечислять замучаешься. Вот бежит отделение по лесу, ноги-дыхалку укрепляет. И вдруг дядьки, по незаметному сигналу старшего по занятию подбегают каждый к своему кадету и на ухо: «Матушку» запевай!». Запевает кадет и обнаруживает, что каждый свою песню горланит. Так и бегут. А затем другие песни, опять вразнобой. И опять. А потом, как на место прибегут – каждому лист бумаги. Пиши, мол, кто какие и в каком порядке песни пел. Ошибешься – дядька выпорет и снова на дистанцию. Издеваются дядьки? Нет. Учат в грохоте сражения «голоса» платунгов-компаний-баталий распознавать и по слуху в ходе боя разбираться. Или выстроят дядьки кадетов, каждому свою сказку расскажут или балладу споют (одновременно, естественно), а затем в конюшню за лошадьми и десяток кругов вокруг Замка. Приехали, лошадей обиходили и в класс. А там задание: каждому нарисовать слышанное, да рисунками сюжет изобразить. Теперь точно издеваются? Нет, учат обстановку запоминать да с устных донесений на карту переносить. Что дядька сделает с несправившимся, объяснять надо? И таких упражнений – немеряно!
А кроме того – занятия с наставниками. Стрельба из лука, арбалета, пистоля. Маскировка-выживание в лесу. Этому эльф учит. Говорят, еще при прадеде нынешнего Коннетабля появился в Замке. Оружие да снаряжение чистить-хранить-починять – это гномы. Гномы в Замке не живут, приходят и уходят. С лошадьми обращаться – отставной кирасир, а с ним -камлык из Степи. А еще история, земель описание, исчисления цифирные и фигурные, фехтование всеми известными клинками, работа с алебардой и пикой, метание ножей, стилетов и специальных пластин, рисование карт и планов, танцы с манерами, всевозможные бои-рукопашки (а в партнерах – не сверстники, а дядьки - надо приучится, что противник может быть сильнее). Да еще, еще, еще… Зимой – занятия в классах, летом (это когда снег только сошел) – полевые. В походы ходить, еду на местности добывать и готовить. При этом от разъяренных селян спасаться – им из-за барских игрулек последней коровы лишаться тоже не хочется, за нее убить могут и убивают. А поскольку им сам Коннетабль право дал на защиту от воров – еще награду получат. Учат кадетов в лесу выживать, по горам и скалам лазить (гномы и тут мастера), сплавляться по рекам, умению навести переправу. Учат всему, что на войне может пригодиться.
Так проходит год за годом. Вот и переход в старшее отделение, в «Командиры». А там – свои особенности. Вроде бы те же наставники, и учат тому же… Тому же, да не тому! Если раньше просто учили, то теперь учат учить (кто солдата научит, как не командир). А это совсем другое дело!
Опять идут года, взрослеют бывшие мальчишки, совершенствуются. Уже нет проблем с заданиями и упражнениями. Уже и дядьки в схватках учебных не выглядят непобедимыми. Уже и занятия все больше проверочные да испытательные. И вдруг, внезапно наступает день, когда входит в класс Командир и говорит им, щенкам бойцовым: «Поздравляю, ГОСПОДА, ваше обучение окончено». И входят в класс лакеи с новенькими мундирами в руках, облачают в них уже бывших кадетов. Торжественное построение в Главной Зале. Вся знать в сборе, оркестр на хорах наяривает. Коннетабль, слегка постаревший с прошлого раза, поздравляет уже господ офицеров с первым и самым важным в их жизни чином фенриха и лично вручает каждому офицерскую шпагу. После построения бывшие кадеты идут Главный Зал Корпуса. Прощание с Командиром, дядьками, наставниками. Оказывается, они не разучись плакать. Потом Командир уводит своих людей, а молодые фенрихи остаются наедине с теми, кто навечно остался кадетами. Прощайте, друзья! Затем Выпускной Бал у Коннетабля, дружеская попойка и ночевка в Гостевых Покоях Замка. И утром разбудит не хриплый рев дежурного дядьки, а деликатное покашливание лакея с завтраком на подносе. Вот и отрочество закончилось. Впереди - взрослая жизнь.
Уже давно вокруг только лес. День, два – не помню. Деревья бросаются на тебя, но промахиваются и убегают. Дорога опять раскачивается. Или это шатается лошадь? Точно – вся в мыле. Оглядываюсь. Остальные не лучше. Могут не дойти. Других взять негде. Пешком – долго. Что впереди? Ворота. Постоялый двор. Навстречу бегут. Конюхи. Медальон. Напоить, накормить. И вперед. Как нельзя? Что Солнце? Пусть садится, надо ехать. А ты кто? Хозяин? Почему нельзя ехать? Всего два дня пути осталось! Твой двор – последний? Да, лошади могут не дойти. Подковы нет? Двух? Кузнец есть? И коновал? Хорошо. Лошадей осмотреть, подковать, накормить. Да, комнату. Перед рассветом разбудишь. Утром проверю. Лошадей проверю, не комнату. Сюда? Через зал? Иду. Лестница. Раскачивается, зараза. Перила выворачиваются из рук. Поднимаюсь. Дверь. Открываю. Кто-то стоит за ней. За ним – кровать. Мне – туда. Отойди, не мешай. Кровать приближается. Сзади кто-то кричит, хватает за плечо. Не мешай, это моя комната. Хозяин сказал. Падаю на кровать. Кровать визжит. Странно. Проваливаюсь. Сплю.
Просыпаюсь совершенно отдохнувшим. За окном светлеет, вот и стук в дверь Слышу, уже встал. Быстро одеваюсь и иду. Конечно, буду, подавай все. Давно хозяйничаешь? Уже двадцать лет? Здорово, молодец! Как мои лошади? Замечательно! ! Как дела, как хозяйство? Постояльцев много? Кстати, о постояльцах. Я заметил – в моей комнате какие-то тряпки, сундуки… Как не моя комната??? Я же в ней спал! Вечером ошибся дверью? А почему не сказали? Не слушал? Отшвырнул постояльца и рухнул рядом с его женой? Врешь! Визжала? Муж за шпагу взялся? О, Господи, стыд-то какой! Спасибо тебе, что им все объяснил, выручил! А где они сейчас? А, в моей комнате спят? Ну, пусть спят, не будить же! Проснутся, скажи им, что сгораю от стыда и невероятно извиняюсь! А мне пора. Так, лошади. Седла, подковы, переметные сумы, пистоли. Все в порядке, все на месте. Спасибо, спаситель! Держи моне… Так! А кошелька-то и нет. Где-то выронил. А, вот, есть монета! Как раз для тебя, держи! Да, кстати, а кто с меня сапоги-то стаскивал и носки выстирал? Ах, Марта! Поцелуй ее за меня! За шестьдесят и беззубая? Тогда дашь денежку. Все, прощай! Вперед!
Как и обещал хозяин, впереди и до самого Замка Коннетабля сплошной лес. Два дня и ночь пути. После прошедшей недели непрерывной скачки как-то не пугает. Лошади отдохнули, я – тоже. Воспоминания о посольстве к Вождю никуда не делись, но как бы подернулись некой пеленой. Все помню, все понимаю, но рвущей душу пустоты, безвыходной ярости и тоски уже нет. Излечился. Доведется встретиться с кем-нибудь из того Войска – буду убивать, пока смогу. Но без пелены перед глазами, холодно и беспощадно. Как учили в Платунге и отточили умение в Сотне. Что такое – Сотня, Сотня Коннетабля? О, это одновременно повод для законной гордости всех причастных и для жестокой зависти всех остальных. Это мечта всех кадетов с момента зачисления в Платунг (ибо только из бывших кадетов состоит Сотня) и крушение надежды на обычную военную карьеру всех в нее попавших. Это – непрерывная война без надежды на ее окончание или перемирие и более, чем щедрое денежное и прочее содержание. В общем, Сотня – это Сотня. Других или похожих – нет.
Когда свежеиспеченные фенрихи придут в себя от празднования и активного отдыха по случаю окончания обучения и получения столь высокого и гордого звания, их начнут вызывать по одному в Департамент Генерал-Майора (начальника всех майоров Королевской Армии; все знают, что Армия держится на Коннетабле, а полк – на майоре) для выдачи направлений в места прохождения дальнейшей службы. Кто-то направляется в Королевские полки, кто-то в Гвардию (Королевскую или Коннетабля), но самые лучшие – в Сотню. Туда же направляется и Наследник.
Назначение Сотни – выполнение «особых пожеланий» Коннетабля. Поскольку Устав не предусматривает никаких «особых пожеланий»(равно, как и оформления каких-либо документов, регламентирующих действия по выполнению таковых), то «сотенные» действуют всегда как бы по собственному желанию (дури, капризу). И в случае поимки подлежат немедленному аресту, заключению под стражу и отданию под суд за преступное пренебрежение своими обязанностями, дезертирство (ибо согласно Уставу все служащие в сотне, кроме больных и находящихся в отпуске, обязаны находится в месте дислокации и охранять Личную Конюшню Коннетабля). Поэтому «сотенные» привычны выполнять приказы незаметно. Негласно. Против всегда превосходящего противника. Без какой-либо поддержки со стороны. И без малейших ограничений. Если приказ выполнен – все сделано правильно. Если нет – то нет.
Подобное положение дел приводит к тому, что в Сотне есть свои устоявшиеся обычаи и традиции. Например, в Сотне, мирной придворной части, так велик процент потерь от кори, свинки и несчастных случаев при обращении с оружием. Тыловики ведь, разве могут быть у них боевые потери? Или вот: все поступающие в Сотню проходят весьма жесткие и тяжелые испытания. И не все их выдерживают. Поэтому не прошедшие, но ставшиеся в живых проходят службу в той самой Личной Конюшне Коннетабля, целый год обихаживая лошадок и готовясь повторить испытание, во второй и последний раз. Чтобы пройти его или безвременно умереть от кори. Это касается всех. Корь – болезнь заразная и даже Наследник от нее не застрахован. Ну, или обычай, что в Сотне ни под каким видом не могут служить родные братья. Именно поэтому, когда мой родной брат, по излишней живости характера пересидевший как в пажах, так и в кадетах, все же прошел испытания и стал полноправным «сотенным», вопрос соблюдения традиции стал во весь рост. Говорят, Коннетабль и Генерал-Майор долго ломали головы, но решение в конце концов было принято. Брата оставили в Сотне, а меня по личному указу Короля назначили лейтенантом в одну из компаний Королевского Гвардейского Рейтарского Полка. При этом напомнив мне, что из Сотни никого живым не отчисляют. А значит, пока я жив – я «сотенный».
Вот и сутки прошли, сегодня я уже должен подъехать к Замку Коннетабля. Если повезет. А, похоже, везти не собирается. Знакомый гудящий свист сразу двух арбалетных болтов, и я, крутанувшись в седле, прячусь под брюхом лошади. Затем резко выпрямляюсь, выхватываю правый пистоль и разряжаю стволы в еще шевелящиеся ветви. Из ветвей с грохотом валятся два тела. Одновременно на дорогу выскакивает толпа оборванцев с неплохим набором оружия. Впереди – одноглазый бугай с пистолем в руке. Отцепляю поводья заводных лошадей и посылаю свою вскачь. Пистоль – в кобуру, метательный нож из кармашка кобуры – бугаю в глаз. Валится на землю Еще бы, нож, небось, прошел до затылка. Остальные строятся поперек дороги. Строй ровный, алебарды – в линию. Похоже, не селяне, а дезертиры. Сзади слышится стук копыт лошадей. Окружают, серьезная засада. Придется прорываться. Левый пистоль – в руку и по левому флангу на уровне голов – сразу из двух стволов. Трое падают, еще один, выронив алебарду, хватается за лицо. Еще бы. Левый пистоль на оба ствола заряжается картечью, тоже обычай такой. Лошадь – рывком в образовавшийся разрыв. Я успеваю проскочить им в тыл, а вот они повернуть алебарды – нет. Еще два метательных с двух рук. Еще двое падают. А теперь – работа шпагой. Рубящий сверху, укол, еще удар. Еще и еще. Дорога расчищена, но всадники уже видны. Скачут во весь опор, не уйти. Быстро, очень быстро заряжаю пистоли. Всадников – человек десять, такие же оборванцы. Прикрываясь лошадью, готовлюсь стрелять. Вдруг раздается грохот выстрелов, и оборванцы как по команде валятся с лошадей. Один вроде еще держится, и я выстрелом его добиваю. Из леса выскакивают всадники в таких знакомых зелено-пятнистых кафтанах и таких же масках. Сотня, «лесная» форма. Один снимает маску. Сам Наследник, надо же, честь-то какая! Все правильно, в прошлом году он как раз в десятники выбился. И звучат такие знакомые и так давно не слыханные слова: «Добро пожаловать домой, «сотенный!». И давно позабытое чувство безопасности.
Остаток пути проезжаем молча – лес болтовни не любит. Приближается громада Замка. Сигнал рога, и мост опускается. Наследник ведет меня прямо к личным покоям Коннетабля. Подходим к знакомой двери. Стук, дверь отворяется. Входим – я впереди, Наследник за мной. Напротив стола – Он! Коннетабль. У меня перехватывает дыхание, но удается справится с собой. Снимаю сумку с посланием, протягиваю на вытянутой руке и докладываю «Ваша Светлость господин Коннетабль! Личное послание Короля!» Он берет сумку, кладет на стол и крепко обнимает меня. И звучит: «Добро пожаловать домой, сын!». Как же хорошо дома!
